Я не принадлежу к категории женщин, которые
падают в обморок при виде крохотной мышки, и в пищеблок собралась заглянуть с
крайней осторожностью лишь по одной причине: грызуны очень пугливы, услышат
легкий шум и мигом исчезнут, а мне точно нужно знать, кто сейчас орудует на
кухне: хвостатые серые безобразницы или ветер, ворвавшийся в окно, шевелит
лежащие в углу пакеты?
Стараясь производить как можно меньше шума, я
тихонечко сунула нос в проем двери и замерла. Возле помойного ведра стоял,
согнувшись, Лев Яковлевич. Он рылся в отбросах. Вдруг академик выпрямился. Я
метнулась назад в коридор и вбежала в гардеробную. Дверь полушкафа-получулана
закрылась без скрипа, в крохотную щелку между косяком и створкой было отлично
видно Льва Яковлевича. Руки его сжимали белую баночку с чудо-пилюлями.
– Эй! – крикнул академик, запихивая
вынутую из помойки добычу в карман. – Эй! Есть дома кто живой! Ау! Ася!
Оля! Евлампия! Лиза! Кирилл! Сергей! Катя! Юля! Кто-нибудь!
Я пришла в полнейшее изумление. Мало того, что
академик по непонятной причине лично ковырялся в помойном ведре и выудил оттуда
совершенно ненужные ему пилюли! Так он еще, оказывается, великолепно помнит
всех по именам! С какой стати тогда он именует меня постоянно Марфой? И вообще
он предпочитает сидеть в своем кабинете и не высовываться наружу. Ася носит
мужу еду на подносе, Лев Яковлевич ни разу не сел со всеми трапезничать!
– Никого нет! – громко констатировал
академик. – Я один, совсем один!
В голосе Льва Яковлевича звучала неприкрытая
радость.
– Это очень хорошо, – пропел он и
направился к входной двери, – где же наша лопата? Лопата-копата!
Послышался лязг, скрип, затем звук
захлопнувшейся железной двери.
Я бросилась в свою спальню, из окна комнаты
хорошо виден двор.
Очевидно, Лев Яковлевич совершенно не
сомневался в том, что находится дома один. Бодрым шагом, держа в руках лопату,
он приблизился к забору и принялся споро ковырять землю. Потом вынул из кармана
баночку с пилюлями, швырнул в яму, забросал ее комьями и пошел назад.
Я села в кресло. Что же творится в доме?
Сначала академик по непонятной причине изучает выкинутый букет, увядший в
комнате Светы, потом «хоронит» капсулы, наполненные рыбьим жиром! Было лишь
одно более или менее вразумительное объяснение происходящему: академик Глоткин
сошел с ума. Наверное, безостановочное изучение татаро-монгольского ига
способно «сдвинуть» человека по фазе. Ася поняла, что с мужем творится
неладное, и старается не выпускать его с участка! Вот бедная женщина, похоже, ей
досталось от жизни пинков по полной программе! Сначала погибает сын, потом
сгорает родовое гнездо, дом, в котором она провела детство, следом умирает
невестка… Дочь выросла грубиянкой, лишь изредка Оля ведет себя нормально. И у
меня очень нехорошие подозрения в отношении этой девушки. Иногда самые
запутанные загадки имеют простые отгадки. А любой сыщик, изучая дело, прежде
всего задается вопросом: кому выгодно было совершить преступление? Что получит
преступник? И очень часто ответ бывает банален: деньги!
Оля совершенно бездушное существо. Да, сегодня
она была со мной более чем мила, но у истеричных особ приступы гнева частенько
сменяются слезливыми признаниями в любви к тому, кого они недавно втаптывали в
землю. К брату Оля, кажется, относилась равнодушно, его жену откровенно не
любила. Она великолепно знает свою мать. Ася добрый человек, не способный
никого обидеть. Она содержала Светлану, покупала той вещи, машину, украшения.
Оле, наверное, казалось, что мама тратит на постороннюю бабу слишком много средств
из семейной кассы. Если Светлана исчезнет, все достанется Оле.
Я встала и пошла на кухню, нестерпимо
захотелось кофе. Кому после кончины Аси и Льва Яковлевича достанутся шикарная
квартира в центре Москвы, участок в коттеджном поселке и деньги, скопленные
семейной парой?
Ответ очевиден: Оле. А если бы Вася не
задохнулся при пожаре? Ну, тогда богатство пришлось бы делить пополам! Так кто
убил Василия Курочкорябского? Сестра не способна поднять руку на брата? Увы,
некоторых кровные узы не останавливают. Люди, хорошо знакомые с литературой,
могут припомнить разные истории, описанные в романах, повестях, сказках…
Перечитайте замечательную книгу «Легенды и мифы Древней Греции», ей-богу, она
страшнее любого детектива.
В глубокой задумчивости я вошла на кухню, услышала
знакомую трель мобильного и схватила лежащий на столе аппарат.
– Вы просили сообщить, когда он придет в
себя, – тихо прошуршал незнакомый женский голос, – так вот, сейчас он
почти вменяемый, можете приехать, только поторопитесь! А то, не ровен час, его
снова унесет.
Я хотела было воскликнуть: «Вы ошиблись
номером!», но следующая фраза мигом заставила меня прикусить язык.
– Слышите меня? Петр Яковлевич Глоткин
сейчас может говорить.
Я кашлянула:
– Угу.
– Он очень плох, может, это последний
раз, когда он пришел в себя, – докладывал голосок.
– Угу.
– В общем, торопитесь.
– Куда?
– Как это? Сюда.
– Куда «сюда»?
– Это Курочкорябская? – недоуменно
поинтересовались на том конце провода.
– Да, – соврала я.
– Вы забыли, где живет Петр Яковлевич?
– Конечно, нет.
– Тогда в чем дело? Что у вас с голосом?
– Прямо беда, – старательно
покашливая, ответила я, – извините, аллергия началась.
– То-то я не могу понять, вы это или не
вы!
– Я. Но вот уверенности в том, что
разговариваю именно с вами у меня нет!
– Что-то я вас не понимаю.
И неудивительно, я сказала на редкость корявую
фразу!
– Так же, как и вы, я не вижу во время
разговора своего собеседника, – принялась шептать я, прижимая к уху
мобильный, – вдруг это розыгрыш? Вы кто?
– Рая.
– Замечательно! Ну-ка скажите адрес Петра
Яковлевича, если верный назовете, то я прямо сейчас приеду!
– Деревня Опушково, дом три, –
недоуменно ответила Рая, а потом воскликнула: – Знаете, все это очень странно.
Может, у вас семейное помешательство? В общем, так! Приезжайте прямо сейчас.
Мне больной не нравится. То все лежал, спал, а теперь мечется и таблетки,
которые ему выписали, не помогают. Ясно? Усекли?
– Уже несусь, – ответила я.
