– Тридцать второй.
– Это внизу, – весьма охотно начала
объяснять мне местная жительница, – под гору поезжайте, увидите жуть, за
ней свернете и наткнетесь.
– Жуть? – переспросила я.
Собеседница шмыгнула носом.
– Ага, забор такой, длинный…
И тут к остановке, звеня всеми внутренностями,
подкатил древний автобус, девочка, потеряв ко мне всякий интерес, впрыгнула в
салон. Я в легкой растерянности повернула руль и отправилась в указанном
направлении.
Теперь перед глазами мелькали деревянные
избушки, маленькие, почти вросшие в землю, с крохотными окошками. Потом
потянулся забор, тоже древний, местами упавший, старую изгородь сменила
красивая, вычурная, ажурная решетка, и снова появился штакетник из прогнивших
палок. Наконец дорога сделала резкий поворот, я увидела железные ворота с
табличкой «Счастливое детство», а на противоположной стороне шоссейки – двухэтажный
барак из темно-красного кирпича с большими цифрами «32», намалеванными у
крайнего окна. Никаких автомобилей на довольно широкой площадке не было. Я
стала парковаться возле здания, но тут из подъезда вынырнула бабушка,
понаблюдала за моими маневрами и, когда я вышла из салона, спросила:
– Сама себе машину приобрела или подарил
кто?
– Родственники на день рождения
пригнали, – охотно вступила я в разговор.
– Ну тогда не жалко тарантайку, –
хитро прищурилась бабуся.
– Почему? – удивилась я.
– Богатая у тебя родня, –
ухмыльнулась бабка, – эту разобьешь, новую купят.
– Автомобиль смотрится красиво, –
беззлобно ответила я, – но он не особо дорогой. Купить такой под силу, в
принципе, любой семье, если в ней все работают. Мои домашние не олигархи,
Катюша врач, Вовка милиционер, Сергей…
– Тогда убери машину от барака, –
перебила меня бабка, – иначе плохое случится. Из окна бутылку швырнут, или
Колька выйдет и колеса проткнет, он всегда тем, кто у дома останавливается,
гадость делает. Лучше у забора жути встань.
– У забора… чего?
– Не местная ты, – заявила
старуха, – я тебя не знаю.
– Что такое жуть?
Бабушка ткнула пальцем в табличку «Счастливое
детство».
– Вот. Ты сюда зачем? Ребенка проведать
или на работу наниматься?
– Мне в тридцать второй дом надо.
– Сюда?
– Наверное, другого с этим номером тут
нет.
– Верно, один такой, – закивала
старуха. – И к кому в гости пожаловыала?
– Вы, наверное, всех жильцов знаете?
Старуха дробно рассмеялась.
– Вот уж точно. До пенсии я районным
терапевтом работала, на участке секретов от меня никто не имел. И сейчас по
старой памяти зовут. В Михайлове поликлиники нет, дай бог памяти… Нет, год не
назову, это когда Иван Васильевич помер. Он-то за наше маленькое лечебное
учреждение насмерть стоял. Если пытались закрыть, мигом в Москву мчался и орал
где надо: «Людей нельзя без помощи кинуть!» Святой человек был, доктор наук,
профессор, его слушали, а как заболел, так все и рухнуло. Теперь надо либо в
Козлово ехать, там больница есть и поликлиника, нас к ней прикрепили, либо
«Скорую» вызывать. Вот беда! Козлово вроде близко, да пешком не дойдешь,
автобус у нас постоянно ломается, а «неотложка» вечно занята. Помирайте, люди
добрые, на здоровье, главное, отбрасывайте коньки тихо, без шума и пыли. А на
тот свет никто, даже батюшка наш, отец Павел, не торопится, вот и ко мне бегут
что ночь, что день: «Алевтина Петровна, помоги!» Я им, как доктор Айболит,
никогда не откажу, только велю дома лекарства держать, укол сделать могу, но уж
ампулы сами покупайте. А меня не станет, совсем народу со своими хворями
обратиться некуда будет.
– Вы Василия знаете? – Я решила
перебить слишком болтливую Алевтину Петровну. – Такой парень здесь живет?
Женщина поджала губы, потом протянула:
– Вот оно что! К Ваське прибыла! Нету
твоей любви, он давно не появлялся. И Митя из дома удрал, одна Липа осталась,
бабка их.
– Она дома? – обрадовалась я.
Алевтина Петровна засмеялась:
– Куда же ей деться?
– Может, в магазин пошла, –
предположила я, – или на огороде возится.
Старушка развеселилась еще больше.
– Васька говорит складно, заслушаешься.
Небось про бабушку песню напел: живет за городом, в небольшом доме, жена
профессора. Так?
– Ну, в принципе вы правы, – на
всякий случай согласилась я.
Алевтина Петровна откашлялась.
– И ведь не соврал, на первый взгляд все
так и есть. Олимпиада – вдова Ивана Васильевича, и дом находится под Москвой,
вот он. Только не надо Ваське верить. И зря ты парню на шею вешаешься, у него
таких тучи! Лучше уезжай домой, забудь Ваську, найди себе нормального мужчину и
живи счастливо.
– Бабушку Василия зовут
Олимпиадой? – проигнорировала я совет старой докторши.
Алевтина Петровна кивнула.
– А как ее отчество?
– Михайловна.
– Спасибо. Пойду поговорю с ней.
Алевтина Петровна покашляла в кулак.
– Не трать времени зря! Ничего не
получится, не станет Липа говорить. Васьки тут давно нет, наверное, у очередной
пассии пристроился. Чего скривилась? Неприятная вещь правда, но она как
лекарство – горькая, да помогает. Василий ко многим в постель лезет, ему все равно
с кем. Ты прилично выглядишь, да и по возрасту уже не девочка, послушай добрый
совет: уезжай, не позорься. От Липы толку не добиться, Василия дома нет, он
лишь наездами бывает, где на самом деле обретается, я понятия не имею.
– Спасибо, – вежливо закивала
я, – но все же попробую поболтать с Олимпиадой Михайловной.
– Эх, молодежь… – укоризненно
протянула Алевтина Петровна. – Лишь бы на своем настоять… Ну топай, в
пятнадцатую комнату тебе.
Глава 18
Широкий коридор был заставлен велосипедами,
детскими колясками, ведрами, пластиковыми тазами и поломанной мебелью. Кое-как
протискиваясь между хламом, я миновала четырнадцать комнат, добралась до
нужной, собралась постучать и замерла с поднятой рукой. Дверь отсутствовала,
вместо нее зиял голый, не прикрытый ничем проем. Удивленная сверх меры, я
поскребла по косяку и спросила:
– Можно?
