Полковник Будим, носивший форму всю свою сознательную жизнь,
хлебнул всякого. Когда с шумом и треском стал обрушиваться СССР, полковника
едва не сделали заместителем министра обороны в одной суверенной
среднеазиатской державе, но отчего-то очень быстро передумали и объявили мало
того что дезертиром, так еще и врагом тамошнего суверенного народа. О том, как
Будим оттуда выбирался в Россию, можно было написать не самый скучный роман…
Выбрался, слава богу, даже с жуткими обвинениями, высосанными из суверенного
пальца, как-то уладилось…
– Как тут у вас?
– Да так себе, – ответил полковник. – Можно
сказать, спокойно. Час назад какая-то сука пальнула разок из винтовки по
территории, ребята кинулись, хотели пригласить в гости… Ушел, гад, развалинами.
– Один раз стрелял?
– Ага, в белый свет.
– Ну, это почти что курорт…
– Я и говорю…
Полотнище, заменявшее входную дверь, распахнулось, откинутое
чьей-то энергичной десницей. Вошел человек того вальяжного вида, по которому
безошибочно узнается московское начальство, – в новехонькой полевой форме
МЧС, обликом грозный и заранее настроенный метать громы и молнии. За его спиной
маячили еще несколько, имевшие классический облик вышколенной свиты.
Будим энергично встал. Майор Влад последовал его примеру –
генерал был хотя и чужой, но тем не менее генерал.
– Так, – веско изрек столичный гость, зорко
оглядев стол, на котором ничего не было, кроме чайника, сахарницы и двух
стаканов. – Бутылку успели спрятать?
Оба офицера благоразумно промолчали, не став докладывать,
что никакой бутылки не было вовсе.
– Успели, говорю, спрятать? Сколько выпили, товарищ
полковник?
– Всего-то пол-литра, – доложил Будим с честным,
открытым взором.
– Вот это правильно. Хвалю за честность, – уже
несколько благосклоннее произнес столичный генерал. – Терпеть не могу,
когда мои офицеры мне врут. Правду нужно говорить. Всегда. И больше чтобы –
ни-ни. Обстановка сложная…
Он внушительно воздел палец, развернулся и покинул комнату.
– Вот так и живем, – сказал Будим без выражения.
– Все правильно, – согласился майор. –
Начнешь начальству правду доказывать – семь потов сойдет и все равно не поверит…
Так я возьму «уазик»?
– Говорю же. Иди, найди Шабловского. А я отправляюсь
сопутствовать…
Перегрузившись в «уазик», что много времени не заняло,
выехали за ворота, покатили к месту работы, иногда теряя время на неизбежные
объяснения со стражами на блокпостах. Проехали под мостом, где когда-то
подорвалась машина генерала Романова – там до сих пор зияла обширная
воронка, – прибавили скорость.
– Сейчас налево, – распорядился Самед. – И
еще раз налево, во-он за той пятиэтажкой… бывшей. И прямо. Там можно медленнее.
Когда увидите вывеску, притормаживай так, чтобы выглядело вполне естественным
любопытством…
– Не учи ученого…
– Внимание, вижу.
– Ребята, приготовились. Катя?
– Все помню, – сказала Катя без видимого волнения.
– Аккуратненько, орлы…
Ехавший все медленнее «уазик» аккуратно затормозил
поблизости от хилого росточка частной инициативы, а проще говоря, кое-как
сколоченного из досок прилавочка, на котором разместилась всякая всячина вроде
водки, шоколадок и неизменных чипсов. За прилавком на ящике восседал пожилой
чеченец, а второй как раз не спеша подходил от угла дома, этот был гораздо
моложе.
Сидящие в машине напряглись, разглядывая его пристально, с
профессиональным интересом. Для человека понимающего с первого взгляда было
ясно, что этот субъект, явственно прихрамывавший, когда-то ранен в ногу, причем
осколком, и перелом лечили не самым лучшим образом, то ли в полевых условиях,
то ли у скверного врача. Само по себе это еще ни о чем не говорило, мало ли где
здесь можно поймать осколок, но матерые несуетливые волкодавы, привыкшие на
всякий случай заранее предполагать самое худшее и выбирать из всех возможных
объяснений наиболее скверное, взирали на идущего без всякой симпатии, заранее
налепив ярлычок и классифицировав. Такая уж жизненная философия ими руководила,
обзор всегда был сужен до невеликой щели прицела…
Они вылезли из «уазика», озираясь с ленивым любопытством
людей, радующихся случайному безделью. Оба чечена взирали на компанию с той
самой восточной отрешенностью, чтоґ они там себе думали, черт их знает.
Над подъездом довольно хорошо для здешних мест сохранившейся
пятиэтажки – всего-то вылетели все до единого стекла да верхние этажи чуток
повыщербило пулеметными очередями – красовалась новенькая, совсем недавно
присобаченная вывеска, гласившая:
«НАРОДНЫЙ ЛЕКАРЬ И ЦЕЛИТЕЛЬ ИСМАИЛ». Краски довольно яркие,
синяя с красной и желтой, едва просохли.
Самой последней выпорхнула Катя – и тот «черный», что был
помоложе, среагировал мгновенно. Девчонку нарядили продуманно и броско, причем
с учетом менталитета тех, кого принято скопом именовать «лица кавказской
национальности», – пышные светлые волосы распущены роскошной волной, под
распахнутым черным плащом ослепительно-алое платьице открывает ножки так, что
не только у «лиц» брызнут слюнки… А уж косметики пошло, братцы…
Все разворачивалось строго по сценарию – залетная дива
самого что ни на есть суперсексуального облика прохаживалась себе, голубушка,
на стройных ножках, озираясь с брезгливым любопытством холеной столичной
девочки, впервые увидевшей этакое. А сопутствующие лица толпились вокруг с
видом бдительным и грозным, явно пижоня перед вверенной их бережению гостьей,
держа стволы неуклюже и насквозь картинно, как неопытные статисты в массовке на
съемках пошлого боевичка.
– Водка у тебя не из ацетона? – грозно вопросил
капитан Курловский, орлом прохаживаясь вдоль прилавочка.
– Обижаешь, командир, – спокойно ответил продавец
постарше. – Из чистого спирта. Ваши две недели берут, никто не жаловался…
– Вот и давай литру, – распорядился
капитан. – Только смотри у меня, если все же окажется ацетон, я сюда
пришлю восьмиколесный БТР, и до-олго он будет по твоей фирме ездить –
взад-вперед и справа налево… Усек?
– Чего ж не усечь, ничего мудреного… За деньги покупаете
или конфисковать будешь, командир?
– Знай мое благородство, – важно сказал
Курловский, протягивая ему купюру. – Господа офицеры сибирского ОМОНа
умеют проявлять достоинство, особенно сопровождая красавиц из столицы нашей
Родины, города-героя Москвы… (Он хорошо играл роль немного поддавшего хама, и
водочкой от него в самом деле попахивало.) И шоколадок давай. И сигарет еще…
Он сгреб в карман несколько пачек «Мальборо» – пригодятся,
благо денежка на покупки выдана казенная. Сигаретки, конечно, были изготовлены
прямо здесь, в Чечне. Тут давно уже было налажено производство со стабильным
распределением ролей: в одной деревне клепали означенное «Мальборо», в другой,
скажем, «Ротманс», в третьей, к примеру, «Лаки страйк». Чтобы отвезти на рынок
партию готовой продукции, принято было нанимать вертолет – якобы он и привез
курево, самое настоящее, из далеких и мирных, не тронутых войной мест. Все
поголовно, конечно, прекрасно знали о подлинном происхождении самопального
табачка – но все равно, так было принято делать согласно правилам хорошего
тона. Местная деловая этика, иными словами, пусть даже любой прекрасно знает,
что вертушка прилетела не из России, а из-за ближайшей горушки, приличия
следует соблюсти…
