Ай-яй-яй… Дострелил-таки наш лидер незадачливого водного
жителя. Неаппетитно, однако повышению авторитета командира и сплочению рядов
способствует – позвольте уж быть циником… Ну да, ворчат, огрызаются, неуютно
им, шпане, но что-то не заметно открытого неповиновения или стремления провести
срочные демократические выборы нового предводителя…
– Леша, видел главаря?
– Ага.
– Его и делай хроменьким, когда пойдут через реку…
– Понял.
Так, ну что там у нас? Оживленно дискутируют, кто лежа, кто
сидя на корточках. Никто по ним не стреляет, и это, скорее всего, придает
убежденности в том, что засады поблизости нет, что мины, как и в двух прежних
случаях, оставлены давно ушедшей вперед дичью… Впрочем…
Впрочем, субъект с югославской снайперкой, единственный из
них, ведет активный поиск возможного противника – залег со своей бандурой в
отдалении, у валуна, в оптический прицел таращится, стволом водит, но нет пока
что оснований для беспокойства, он ведь, паскуда, все внимание сосредоточил на
другой горушке, которая поближе, прямо напротив переправы, а мы-то другую
выбрали, в сторонке, так что перехитрили вражину в конкретный момент… ай да
Пушкины, ай да сукины сыны…
Ну вот, даже произвел выстрел, пальнул по безвинной горушке,
не обремененной присутствием одной из воюющих сторон…
– Леш, что о нем думаешь?
– Что тут думать? – произнес Леша со спокойным,
безграничным презрением профессионала, имеющего право на законную гордость
собой. – Одно слово: человек со снайперкой… Я его хлопну за Толю…
– Ага, – сказал майор с закостеневшим лицом.
Так-с, пришли к некоему консенсусу… Разделившись на две
группы, кинулись вброд – но уже на значительном удалении от мостика, чешут
прямо-таки со второй космической скоростью… Ну, не столь уж бездарно – ясно же,
что дичь не успела бы засыпать минами всю акваторию, и времени не хватит, и не
найдется столько мин…
Ну, так… Доблестно форсировали речку, без потерь, на
какое-то время задержались на том бережку, передыхая, сбрасывая дикое
напряжение…
– Давай! – выдохнул майор, не отрываясь от
бинокля.
Глухой выстрел. За ним еще два, почти слившихся. И тишина,
тишина…
Глушителя у маузера, несмотря на все его совершенство, нет,
зато имеется длинная трубка пламегасителя, она приглушает звук выстрела и не
позволяет определить, с какого направления выстрел был произведен. Полное
впечатление, что с ясного неба.
Автоматная пальба – яростно-нерассуждающая… Несколько пуль
даже чиркнули по склону горушки, на которой они прятались, прошли значительно
ниже. Но озабочиваться этим не следует – во-первых, их не заметили, во-вторых,
автомат на такой дистанции неиграет. Точнее, плоховато играет, господа…
А у Леши, как водится, все в порядке – командир крутится на
земле диковинной юлой, зажимая колено. Простреленная коленная чашечка – это,
надо вам знать, чертовски больно. И полностью отнимает способность к
самостоятельному передвижению.
И со второй мишенью – тик-так. Вот только гад, хоть и лежит
на земле, ведет себя как-то очень уж спокойно для двойного попадания, сидит
скрючившись, судя по лицу, даже не орет…
– Леша?
– Что?
– Чего он такой задумчивый?
А ему пока что и не особенно больно, – спокойно ответил
снайпер, невысокий росточком, щуплый, невидный, на супермена Серегу или шкафа
Юркова не похожий ни капельки. – Две пули в пузе, всего делов. Это ж и не
больно совсем, мы не звери…
Майор мимолетно осклабился. Ну, вот так за Тольку
Курловского, о котором еще не привыкли думать, как о двухсотом…
Пуля в живот – это и в самом деле в некоторых случаях почти
не больно. Пусть даже пуль целые две. Зато последствия неплохи, если срочно не
применить все достижения современной медицины (а откуда им тут взяться, скажите
на милость?!): часа через три начнется перитонит, подыхать придется долго и
мучительно. Ох, только бы они его не дострелили, только бы… Мы, в самом деле,
не звери, пусть уж поживет, и подольше…
Любопытная моральная дилемма у них возникает, ага! Если
главарь, не колеблясь, шлепнул того, в воде, поступят ли с ним самим точно так
же? А ведь он малость опамятовался, автомат к себе подгреб, зыркает на все
стороны… Сообразил, что и с ним самим могут обойтись… гуманно…
Гонит их вперед, точно! Благородно призывает не отвлекаться
на его проблемы… а заодно торопит, чтобы не опомнились, чтобы не отнеслись к
нему со всем гуманизмом… Ну ладно, им будет весело, этим двоим, оставшимся на
берегу безымянной поганой речушки…
– Уходим, Леша! – и майор проворно попятился
по-рачьи, подавая подчиненному пример.
Они спустились с горушки, где у подножия дожидались
остальные, и майор, мимоходом подумав, что погоня теперь будет двигаться
гораздо осторожнее, медленнее, опасливее – после столь душевной беседы у речки
иного и ждать нельзя, – распорядился: – А теперь – кросс!
…Преследователи, которых уже осталась ровно одиннадцать,
ожидания майора оправдали полностью. Они перли вслед столь же целеустремленно,
как и прежде, но тактику сменили радикально, выдвинули вперед авангард из трех
человек, с большой осмотрительностью приближались к местам, откуда по ним могли
шарахнуть огнем, вообще, получив наглядный урок, сбавили резвость. Майор,
конечно, не мог их видеть, зато Костя с Доктором Айболитом, пропустившие
противника мимо себя и двинувшиеся следом, имели возможность лицезреть маневры
погони во всех деталях, когда выпадала такая возможность.
Из-за того, что погоня здорово сбавила темп, прошло изрядно
времени, прежде чем эти одиннадцать человек втянулись в лощину, уже заранее
приготовленную для «встречного танца».
И началась кадриль.
Оказавшись в лощине, преследователи в один прекрасный момент
услышали впереди ожесточенную пальбу как минимум из трех стволов. По секрету
говоря, со всеми тремя стволами работал один-единственный Юрков, но делал он
это с такой сноровкой, что у слышавшего его упражнения невольно складывалось
впечатление, что впереди, в отдалении, завязались яростные огнестрельные
переговоры с участием в конференции как минимум трех беседующих сторон.
А потом Юрков еще и гранату рванул, шалун широкоплечий.
Как и следовало ожидать, погоня остановилась мгновенно,
пытаясь сообразить, что за чертовня происходит впереди и к чему это может
послужить – к пользе для них или наоборот.
Тогда из зарослей голого кустарника поднялся Гера-Краб, в
потрепанном камуфляже и мохнатой черной папахе, опять-таки позаимствованной у
злого ваххабита, которому она теперь без всякой надобности. И, сам по облику
чистый ваххабит, крикнул дружелюбно и жизнерадостно:
– Аллах акбар!
Те, кто оказался ближе всех к нему, дернулись, конечно, от
такой неожиданности, но автоматы все же чуточку приспустили, пытливо
вглядываясь в столь неожиданно возникшего, как чертик из коробочки, единоверца.
Эта доверчивость им обошлась дорого – Краб молниеносно выпустил короткую
очередь из своего «Каштана», рухнул в кусты, тут же перекатившись, уходя с
линии огня.
