Когда головокружение прошло, он увидел ее танцующей с расстегнутым лифом и со сведенными у груди ладонями. Полумрак шатра лестно выписывал ее едва прикрытые сочные груди, ложась глубокими тенями в потных ложбинках. Она разняла руки и неуловимым движением потянула за тонкий шелковый шнурок на бедрах, легкое покачивание которых скинуло полупрозрачный шелк шальвар. Не прерывая танца, она все ближе приступала к нему, неотрывно наблюдая за его лицом и красноречивом напряжением чресл. Она бесстыдно выставляла себя, наслаждаясь своей грацией и красотой. Она игриво подергивала плечами в ритм мелодии, позволяя бретелькам сползать все ниже, все сильнее приоткрывая грудь. Наконец лиф скользнул с плеч, обнажив набухшие соски. Обнаженная, в вуали, открывающей лишь глаза и подчеркивающей их блеск, Мэри закрутилась в бешеном темпе адской музыки. Не отводя от нее взгляда, Кейн скинул с себя остатки одежды.
— Потанцуй со мной, — призвала она охрипшим голосом.
— Но я голый, — неуклюже замялся он, смущенный ее колдовской дерзостью.
Не дожидаясь, когда Кейн присоединится к ней, Мэри приблизилась к нему. Обхватив руками его голову и прижав ее к себе, она стала приподнимать Кейна. Но, привстав, он обхватил ее талию и увлек за собой в постель.
Уткнувшись при падении ему в пах, она поцеловала его истомившуюся плоть. Он стал ласкать ее тело, еще дышащее неистовыми ритмами танца. Кейн мог уже сейчас завершить этот танец безумным экстазом, но они оба любили сладкие муки ожидания. Она всячески приближала его к соитию, на что он насмешливо спросил:
— Ты куда-то спешишь, любимая?
— Да… Нет, — прошептала она, целуя его грудь. — Я могу ждать тебя вечно.
Но он уже проник в средоточие ее жара и обильно оросил его нектаром.
Какое-то время они лежали неподвижно, в сладкой опустошенности. Затем Кейн запустил руку под матрас и извлек из-под него несколько бархатных лент. Обхватив ее левую стопу, он поцеловал лодыжку и оплел ее лентой.
— Кейн, что ты делаешь?
— Наблюдай.
То же самое он проделал с другой ногой и, прикрепив концы лент к изножию кровати, удовлетворенно посмотрел на распростертое перед ним тело. Она подняла бедра навстречу его алчному взгляду. Он с наслаждением медлил, зачерпывая из корзинки охапки лепестков цвета молодой крови и всю ее ими осыпая.
Лепестки на ее возбужденной груди лежали невероятным грузом. Он увлажнил ее затвердевшие соски и подул на них. Холодный воздух вызвал в ней дрожь, и от странной боли, наполнившей разгоряченное тело, Мэри впилась в его спину острыми ногтями. Она приподнялась, и лепестки осыпались. Он укоризненно посмотрел па нее и. надавив на плечи, вновь уложил на спину. Затем собрал разбросанные лепестки и украсил молочно-белую кожу алым орнаментом. Когда кропотливый труд был завершен, он разглядывал ее неспешно несколько секунд, пристроившись, меж ног.
— Раскройся, — приказал он.
Ее ноги были связаны, и она, не сумев их раскинуть, пальцами раздвинула края русла, зажатого меж чресел и наполненного влагой. Разверстая глубь звала проникнуть в себя. Но Кейн продлевал пытку.
— Оставайся так, — велел он ей, обрамляя склоны русла ароматными лепестками.
Обхватив уступчивые бедра и опалив своим жарким дыханием трепетавшую плоть, впился в нее языком. Мэри, извиваясь всем телом, ответила прерывистыми стонами.
Измученная, она сомкнула веки, судорожно выгнув шею. Ее плечи, приподнятые над постелью, и вздымающаяся грудь с пунцовыми сосками покрылись испариной.
Кейн безжалостно продолжал пытать ее, неотвратимо приближая развязку, и отпрянул, когда она была уже близка, наблюдая ее чувственные терзания.
— Умоляю, — простонала женщина.
Он стиснул зубами ее пульсирующую завязь, и она яростно взвыла от боли и наслаждения, сотрясаясь всем телом.
Кейн накрыл ее своим пылающим торсом, и она нетерпеливо изогнулась ему навстречу. Его горячий рот соединился с ее спекшимися губами.
— Я не узнаю тебя, — призналась Мэри и, нащупав его неудовлетворенную плоть, отерла мягкой подушечкой пальца росинку, слизнула ее и попросила:
— Отвяжи мои ноги.
— Люблю, когда ты вся передо мной.
— Обещаю, тебе понравится то, что я задумала.
Он сорвал ленточки с ее лодыжек. Освободившись, она тут же с силой швырнула его лопатками на подушки. Стоя рядом на коленях, она обильно усыпала его воздетую плоть алыми лепестками. Затем легкими прикосновениями влажного языка стала ласкать ее, дразня и играя. Наигравшись, горячими губами надежно завладела ею, нагнетая напряжение. Но Кейну иначе хотелось взойти на вершину близости. Насладившись нежностью ее губ, он уложил Мэри вместо себя среди нагретых подушек и вторгся в нее.
Мэри неистово извивалась. Их руки, ноги переплетались между собой. Вбирая друг друга, они не могли насытиться. Они свились в один клубок, который, казалось, уже не распутать. Тяжелое дыхание остывающих тел, затерянных в мятых подушках, колыхало огоньки догорающих свечей. Веретена ярких вспышек кружились в прикрытых глазах. Звенящие токи крови рвали мембраны сосудов. Наконец они пресытились неистовыми ласками.
Избегая касаться друг друга телами и взглядами, они, изнеможенные, смаковали горькое блаженство порознь. Между ними лежала тяжелая плотная тень невысказанного признания.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мэри оставалось удивляться тому, как быстро их общие будни приобрели предсказуемость и размеренность. Кейн не меньше восьми часов в день проводил у компьютера и в телефонных разговорах, управляясь с многочисленными клиентами. В четыре пополудни он приезжал в особняк Дювалл. Наряду с Мэри он взялся курировать ее благотворительные проекты. К ее удовольствию, ради посещения местного ежегодного бала, учрежденного филантропами города, он отложил деловую поездку в Нью-Йорк.
Всякий раз, когда у Мери возникала потребность посвятить Кейна в детали скрываемых ею обстоятельств прошлого, она безжалостно подавляла это сомнительное желание. Слишком велик был риск потерять расположение любимого.
Однажды, перед приездом Кейна, раздался телефонный звонок.
— Резиденция Дюваллов, — произнесла Мэри, взяв трубку.
— Здравствуй, Мэри. Это Эбби. — Звонила Эбби Тэлбот — еще одна блистательная представительница организационного комитета Клуба дебютанток.
Эта молодая женщина недавно лишилась матери. Смерть Банни Болдуин сопровождалась загадочными обстоятельствами, чем вызвала много толков. Смерть уже готовы были списать на естественные причины, как вдруг следователь обнаружил исчезновение ее дневника.
Банни вела весьма откровенную колонку светских новостей в местной газете и могла спровоцировать кого-то из объектов своей любознательности на столь вопиющий поступок, как убийство. Во всяком случае, следователи приняли эту версию к рассмотрению, хотя на памяти читателей эта газета не напечатала еще ни одного разгромного разоблачения, а лишь щекотала нервы горожан.
