Я быстро поднялась. Ну надо же! Кто бы мог
подумать, что самая непослушная и вертлявая часть стаи покорно, безо всякого
сопротивления даст зашнуровать на своих лапах изделия из кожи? Я ожидала долгой
битвы, яростного сопротивления, а все завершилось за пару секунд.
– Капусенька, солнышко, самая хорошая
собачка! – принялась я нахваливать щенка. – У нее будут чистые лапки.
Пошли гулять!
Но Капа не сделала ни шагу. Обычно она,
услыхав волшебный глагол «гулять», стремглав несется к двери и принимается
подпрыгивать, почти доставая ручку. Но сейчас застыла на месте.
– Капа, вперед!
Ноль эмоций.
– Капуся, шагай.
Никакого движения.
– Капундель, двигайся.
Мопсенок пошатнулся, упал сначала на бок, а
потом перевернулся на спину и остался лежать, выставив вверх четыре обутые
ноги. Я подошла к собачке, взяла ее на руки, погладила, вернула в исходное
положение и нежно сказала:
– Солнышко мое, нас ждут остальные
участники прогулки.
Капа покачнулась, рухнула на линолеум и снова
застыла на спине с поднятыми конечностями, всунутыми в ботинки.
– Прекрати немедленно, – прошипела
я, тряся Капу.
Та безропотно висела в моих руках.
– Сейчас же принимай естественный
вид, – велела я, пытаясь вернуть щенка в нормальную для него позу.
Но не тут-то было, лапы Капы гнулись, словно
мягкие, пластилиновые столбики.
– Ну погоди, – пригрозила я и, сунув
совершенно покорное, безвольное тело под мышку, шагнула на лестницу. Стая
сидела у стены.
– Живо в лифт, – приказала я.
Рамик послушно потрусил в приехавшую кабину,
Рейчел я вкатила внутрь, подметки великолепно скользили не только по линолеуму,
но и по плитке. Мулю, Аду и Феню внесла в лифт по очереди, одна рука у меня
была занята абсолютно неподвижной, мягкой, словно переваренная макаронина,
Капой.
Я очень надеялась, что, оказавшись на улице,
собаки забудут про обутые лапы и примутся совершать свои делишки. Не тут-то
было. Рамик, правда, пошел по дорожке, но куда подевались его прыть и резвость!
Пес брел словно больной цирковой конь, очень медленно, высоко поднимая ноги.
Однако он хотя бы двигался, остальные начисто отказывались сделать хоть шаг.
Я поставила Капу у подъезда. Мопсенок
моментально перевернулся на спину. Решив, что ничего с ней в течение нескольких
минут не случится, я уперлась в гладкую, мускулистую спину Рейчел и попыталась
продвинуть собаку вперед. Ан нет, подметки отказывались скользить по асфальту.
Муля, Ада и Феня были отнесены мною в глубь дворика и поставлены у скамейки.
Мопсихи замерли, словно изваяния. Капа меланхолично валялась на спине, задрав кверху
лапы, Рейчел тупо сидела у ступенек, Рамик, пошатываясь, брел к дереву. Вот он
наконец достиг любимого тополя, пристроился около него, задрал заднюю лапу…
– Молодец! – закричала я. –
Ну-ка, все берем пример с нашего мальчика.
В то же мгновение Рамик, так и не успевший
начать процесс писанья, упал.
– Бедные собачки, – воскликнул
нервный женский голос.
Около меня появилась милая дама, в симпатичном
светло-бежевом твидовом костюме.
– Какая, однако, вы молодец!
Я улыбнулась, не понимая, по какой причине
приветливая особа решила похвалить меня.
– Не всякая пойдет на такое, –
продолжала незнакомка, – наверное, очень любите животных!
На данном этапе мне больше всего на свете
хотелось придушить противных, не желавших двигаться псов, но ведь не
признаваться же в этом совершенно незнакомому человеку.
– В общем да, – выдавила я из себя с
кривой ухмылкой, – хотя вокруг много людей, для которых собаки стали
членами семьи, ничего удивительного в моем поведении нет.
– Не скажите, – покачала аккуратно
уложенной головой незнакомка, – не каждый рискнет взять в свой дом
песиков-инвалидов, больных церебральным параличом. Ах, несчастные существа, они
же совсем не могут ходить.
– Лина, хватит болтать, – рявкнул
мужчина, высунувшийся из окошка припаркованной у подъезда машины.
– Ванечка, глянь, какие несчастные песики
– паралитики, жаль их до слез, – заворковала Лина.
Мужик насупился, я обозлилась на всех разом:
на глупую тетку, решившую примотаться ко мне с идиотским разговором, на собак,
не желавших гулять в замечательных ботинках, на Верушку с ее идиотской
чистоплотностью.
– Уродов пристреливать надо, –
неожиданно заявил Ваня, – чтобы не плодились.
Лина всплеснула руками.
– Боже! Какая жестокость!
Я осерчала еще больше, быстро шагнула в
сторону, споткнулась о неподвижно сидящую Рейчел и упала.
– Господи, – кинулась ко мне
Лина, – вы ушиблись?
Я молча пыталась встать.
– Несчастная вы моя, – запричитала
Лина, – давайте помогу! Это же просто подвиг! Сама с церебральным
параличом и собачек таких же спасаете. Да вам орден надо дать!
– Совершенно верно, – не упустил
момента высказать своего отношения к происходящему Ваня, – знак глупости
наивысшей степени. Коли у самой беда с ногами, на фиг еще и…
И тут по двору медленно пошла кошка. Заметив
врага, Рейчел напряглась, подскочила и ринулась вперед.
– Фу, – заорала я, вскакивая, –
не трогай киску!
Стаффордшириха внезапно остановилась, ее лапы
разъехались в разные стороны, тело шмякнулось на асфальт. Издали бедняжка
напоминала цыпленка табака. Кошка меланхолично села в паре метров от
беспомощной собаки и спокойно начала умываться.
– Господи! – рванулась к Рейчел
Лина. – Она ушиблась, о несчастное, убогое животное!
Я стиснула зубы, сделала шаг вперед, не
заметила впадину в асфальте, наступила в нее и упала, стукнувшись головой о
дверь машины.
– Блин, – завопил Ваня, выбираясь из
автомобиля, – ты мне своей дурацкой башкой новую тачку помнешь.
