– Не ври! – обозлилась я.
– Она просто не может сообразить, о чем
речь, – пришла на помощь сестре Олеся. – Алла, тебя никто ругать не
собирается, скажи только, коляска пустая была? Или там ребеночек лежал?
– Мальчик, – добавила я, –
совсем крохотный!
Глаза Аллы остекленели, лицо превратилось в
маску, прижав кулаки к груди, она стала раскачиваться из стороны в сторону,
потом по худым щекам потекли слезы.
– Он умер, – забубнила она, –
маленький… ручки… ножки!
Олеся с укоризной взглянула на меня, потом
обняла сестру за плечи и, четко выговаривая слова, сказала:
– Где ты нарыла коляску?
– Там, – ткнула Алла рукой в сторону
окна.
– На улице?
– Да.
– И в каком месте?
– Не помню.
– Попытайся сосредоточиться.
– Мне дали. Пустую. Совсем, –
отрывисто стала говорить Алла. – Она стояла. Долго. Ненужная она ей. Я
продала хорошим людям. Мне такая ни к чему. Детей нет. Умер он, мальчик!
Я подскочила над стулом.
– Так внутри все же находился младенец!
– Нет. Он умер. Давно, – спокойно
сказала Алла, потом вдруг вскочила и заорала на Олесю: – Дай водки скорей!
Плохо мне!
Старшая сестра вспуганной кошкой метнулась к
холодильнику, вытащила чекушку и поставила на стол. Я отвернулась.
Пьяница-мужик отвратителен, но алкоголичка-женщина еще страшней, сейчас очень
неприятно смотреть на Аллу. Конечно, ее детство и юность нельзя, наверное,
назвать счастливыми, она росла без родителей, с бабушкой, которая постоянно
шпыняла девочку. Но, с другой стороны, сирот в нашей стране много, кое-кто обитает
в приютах, если вспомнить об этих несчастных детях, то Алле еще повезло, она
воспитывалась дома. И, увы, кое-кому из женщин пришлось перенести смерть детей,
ужасное испытание, но ведь большинство возвращается после него к нормальной
жизни, а Алла предпочла утопить себя в бутылке. Наверное, она бы и без горя
стала пропойцей, просто придумала себе причину, которая оправдывает ее
пьянство. Есть у нас с Катей одна такая знакомая, той, чтобы схватиться за
рюмку, много не надо. Наступил кто-нибудь в метро на ногу – и готово, глотает
«огненную воду», чтобы заглушить стресс.
По кухне понесся храп, Алла заснула, неловко
опершись о стол.
– Ну, теперь больше ничего не
узнать, – горько сказала Олеся, – уносит ее сразу, много не
требуется. Одного не пойму, ну велел мне доктор уменьшать дозу, и что? Раньше и
пол-литра ее не забирало, а сейчас чайной ложки хватает! В чем смысл понижения
количества потребляемого, а?
Я пожала плечами.
– У меня совершенно нет опыта общения с
алкоголиками.
– Считай, тебе повезло, – скривилась
Алла.
– Можно я завтра приду?
– В принципе да, я сейчас в отпуске, но
только зачем? – буркнула Олеся. – И так все понятно. Думаю, ты
знаешь, как дело обстояло?
– Говори.
– Женщина пошла в магазин, –
принялась фантазировать Олеся, – с коляской в торговый зал не пропустили,
она ее у входа и оставила. А младенца, естественно, с собой прихватила, тут
Алла мимо шла, ну и…
– Сперла коляску, – закончила
я, – и продала за сто рублей. Зря ты ее честной считаешь!
Олеся горестно подперла рукой щеку.
– С ней впервые такое! Никогда чужого не
возьмет.
– Алкоголь меняет личность не в лучшую
сторону.
– Может, женщина сама ей коляску
отдала? – приободрилась Олеся.
Я усмехнулась.
– Отличная идея. Значит, катила себе
ребенка, увидела Аллу и решила: вот бедная пьяница, пусть повозочку возьмет и
продаст, ей на водочку хватит.
Олеся опустила голову.
– Ну, не так, конечно.
– А как?
Она молча смотрела на стол.
– Украла твоя Алла коляску, –
резюмировала я, – ну-ка разбуди ее!
– Зачем?
– Пусть вспомнит, где орудовала. Если
возле магазина, то у какого? Там должны иметься свидетели, кто-то видел Олю с
младенцем. Мне сгодится любая ниточка.
Олеся стала трясти Аллу, но безрезультатно.
Младшая сестра только мычала, не раскрывая глаз.
– Лучше завтра, – наконец выдавила
из себя Олеся, – подходи к одиннадцати утра.
– Она по новой к этому времени не
накушается?
– Нет, – помотала головой
Олеся, – Алла обычно в этот час умывается, а потом на работу топает. Возле
метро харчевни стоят. Алла там полы моет, ее за это кормят и денег дают.
Странно, однако!
– Что?
– Знаешь ведь, как мужчины себя в таких
обжорках ведут, – задумчиво ответила Олеся, – бросят сумки, пиво
возьмут с креветками и давай ля-ля, про портфели забудут. И вот, на днях, Алла
приходит и приносит триста долларов.
Олеся очень удивилась, увидев у сестры
подобную сумму.
– Где взяла? – с некоторым испугом
спросила она.
Алла заулыбалась.
– Дядька в рыгаловке пакет забыл, а я
нашла и нос внутрь сунула, думала, может, там документы лежат. Чуть не умерла,
когда содержимое узрела. Там деньги, в пачках, и ежедневник. Слава богу, на
первой странице все его координаты имелись. Имечко у него, не поверишь,
Богодасыср! Позвонила я растеряхе, он принесся, благодарил жутко и во, три сотни
отсыпал. Спрячь их, Олеся, а то пропью ведь. У тебя целее будут. Теперь стану
на отдельную квартиру собирать, от бабки съехать хочу, достала она меня.
– С твоей зарплатой, чтобы на один
квадратный метр накопить, надо год, не разгибаясь, пахать, давай лучше тебе
одежду купим, съездим в выходной на рынок, – предложила Олеся.
– Не, – уперлась Алла, –
затырь. Может, еще и у меня праздник случится, заработаю деньжонок…
– Богодасыср, – медленно повторила
я, – Богодасыср Олимпиадович Ласкин… Наверное, это он.
– Ты его знаешь? – удивилась Олеся.
– Во всяком случае, мне известен дядечка,
откликающийся на такое имя, и, думаю, в Москве вряд ли имеется еще одна
личность, которую родители обозвали так же. Ладно, приду завтра. Утро вечера
мудренее, – тихо ответила я.
