– Чего ты тут делаешь?
Белкина выключила телевизор и с укоризной
ответила:
– Да вот, за прислугой гляжу! Нашли бог
знает где, ни документов, ни рекомендательных писем не имеет. Еще сопрет что-то
ценное и удерет. Но ты не волнуйся! Я тут на страже.
Выслушав спич, Сережка начал издавать такие
гудки, что я от страха заперлась в туалете. Белкина ушла, плача и причитая:
– Ну вот! Так всегда! Я хотела лишь
помочь.
Но теперь мы подружились, и Оля обожает
жаловаться мне на тяжелую жизнь. Белкина странный человек, она похожа на
ребенка. Сначала при виде незнакомой личности Леля настораживается и
моментально обвиняет бедного человека во всех грехах. Потом, успокоившись,
разбирается в ситуации и начинает дружить с тем, кого еще вчера готова была
сжить со свету.
Единственные, кто не вызывает при первой
встрече у нее агрессии, – это животные. Леля страстно любит собак, кошек,
черепах, змей, куриц… Она не способна прихлопнуть таракана и является
воинствующей адепткой партии «Зеленых». Белкина не ест мяса, не носит шубы и
предпочитает обувь из искусственной кожи. Я тоже никогда не посмею обидеть
животных, но способна спокойно лакомиться жареной курочкой. Наверное, во мне
нет столь всеохватывающей любви ко всему живому. Нет, поймите меня правильно,
если данная цыпа росла у нас во дворе и клевала с руки зернышки, мне слабо
сварить из несушки суп. Но, так сказать, обезличенную особь, обитавшую на
птицефабрике, я преспокойно засуну в кастрюлю. Наверное, это плохо, следует
быть добрее, но ведь и кушать очень хочется.
Взлетев на наш этаж, я обнаружила зареванную
Лелю, прижимавшую к груди банку с черепашками.
– Моя жизнь закончилась, –
торжественно возвестила она, – все!
Я покосилась на ее выступающий под тонким
плащом живот, открыла дверь и велела:
– Мой руки и иди на кухню!
Белкина пошлепала по коридору. Я ощутила укол
жалости. Леля маленького роста, она даже ниже меня, а веса у Ольги до недавнего
времени не имелось совсем. Это сейчас, в связи с беременностью, она стала
похожа на шарик, но только сбоку. Сзади Белкина глядится, как всегда, крохотной
и тощей. А еще мои домашние тапки ей велики, и Леля шаркает своими маленькими
лапками, а подметки бьют ее по пяткам.
Между нами говоря, особых причин для горя у
Ольги никогда не было. В отличие от Катюши, которой с самых ранних лет пришлось
впрягаться в работу, чтобы прокормить себя и Сережку, Олечка вполне
благополучно жила за спиной у родителей, которые делали все для дорогого
дитятка. Мама Оли любила повторять фразу:
– Я абсолютно объективно, поверьте, умею
оценивать окружающих людей, но лучше Олечки никого нет.
Поэтому Белкиной не пришлось особо мучиться,
думая о хлебе насущном. Мама и папа успели перед смертью настелить толстый слой
соломы на ухабистую дорогу жизни, и Леля теперь может спокойно изредка падать.
Пока Анна Семеновна была жива, у Лели не
имелось никаких проблем. Дома всегда ее ждала вкусная еда, в шкафу висела
красивая одежда, а если Олечка задерживалась, мамочка заботливо стелила ей
постель. Все материальные заботы взял на себя папа, тихий, совершенно затюканный
активными супругой и дочерью, Григорий Павлович. Профессор, доктор наук,
довольно известный ученый, он часто ездил на всякие конференции и симпозиумы,
издавал книги, писал статьи, в общем, крутился как мог. Одно время даже,
наплевав на свой статус, занимался репетиторством. В общем, ни Анна Семеновна,
ни Леля не голодали и не одевались в секонд-хенде, а на пальчиках у них
сверкали дорогие кольца.
Но потом судьба сделала резкий крен. Леля в
один год стала круглой сиротой. Анна Семеновна скончалась от сердечного
приступа, а Григорий Павлович попал под машину.
Я очень хорошо помню, как узнала о его смерти.
Леля вошла в нашу квартиру, рухнула на стул и закричала в голос:
– Папа умер!
Мы бросились к бедняжке и попытались ее
утешить. Через пару часов, когда Леля выплакала все слезы, Катя осторожно
сказала:
– Лелечка, ты не волнуйся. Сейчас мы
займемся похоронами.
– Его увезли, – прошептала Оля.
– Кто?
– Куда?
– Зачем? – посыпались из нас
совершенно естественные вопросы.
– Папин двоюродный брат, – снова
заплакала Леля, – мои родители ведь из Лапина, такого маленького городка,
они в Москву учиться приехали и остались. В Лапине на кладбище у Белкиных склеп
имеется, вот там папочку и упокоят. Он завещание оставил, а в нем четко
написано: «Хочу после смерти лежать рядом с родителями».
– Но Анна Семеновна-то на
Ваганькове, – некстати ляпнула я.
Оля шмыгнула носом.
– Да, только папа хотел к своим, а
последнюю волю нарушать нельзя. Вообще-то они с мамой давно в разводе были.
– Не может быть! – изумилась
Катя. – Ты никогда не говорила нам об их разрыве.
Леля опустила голову.
– А чего трепать? Бумаг не оформляли,
официально супругами считались, но фактически давно в разных комнатах жили.
Через три месяца после смерти отца Оля выскочила
замуж за преданного поклонника Гену. Мне было непонятно, отчего Ольга раньше не
связала себя с ним узами брака. Гена невероятно походил на Григория Павловича,
такой же тихий, неконфликтный, слегка близорукий ученый, любимый аспирант
Белкина, его воспитанник и протеже.
Учитывая недавнюю смерть родителей невесты,
шумного застолья устраивать не стали, просто сходили в загс, а потом очень
ограниченным кругом заглянули в кафе.
Жить бы Оле да радоваться, каждый день
повторяя: «Милый боженька, спасибо за заботу! Сначала ты дал мне замечательных
родителей, а потом отличного мужа», – но Белкина никогда не бывает
довольна, ничем. Имея заботливых маму с папой, она прибегала к нам, давно
похоронившим своих родителей, швыряла в прихожей на пол шубку, кидалась в гостиной
на диван и начинала жаловаться. Основной темой ее нытья было то, что предки не
дают дочери никакой свободы, лишают Ольгу права на личную жизнь, не разрешают
даже самой выбирать одежду.
– Хорошо вам, – стонала Ольга,
оглядывая нашу, давно требующую ремонта квартиру, – живете в свое
удовольствие, а я томлюсь в золотой клетке.
Как-то раз я, устав слушать весьма надоевшую
песню, сказала:
– Если все так плохо, уходи от родителей.
– Это как? – распахнула глаза Оля.
– Очень просто, – улыбнулась
я, – сними комнату и живи одна.
