Раздался настойчивый стук в дверь.
— Полина, ну что ты там застряла? Выходи и ешь скорей, яичница остыла уже!
— Иду, иду, папа! — откликнулась я, вставая. Вода на секунду поднялась, а затем схлынула, напоследок еще раз обласкав мое усталое тело.
Замотавшись в большое махровое полотенце, я босиком пришлепала на кухню, где на столе уже стояли две большие тарелки с яичницей. На разделочной доске розовела жирная ветчина, а рядом с ней лежала горка ярко-зеленых свежих огурчиков с мелкими пупырышками. Из большой синей чашки шел легкий дымок — папа только что налил горячий чай и плюхнул туда большой ломтик лимона. Я села за стол и положила рядом с собой мобильный — я не расставалась с ним ни на минуту. Папа неодобрительно покосился на телефон, но промолчал.
Теперь я поняла, что зверски голодна, и с жадностью набросилась на нехитрый обед. Набив щеки, я подняла глаза на отца и вдруг уловила в его взгляде нечто такое, что мне не понравилось. Что это было? Волнение? Ну да, он взволнован моим приездом. Жалость? Пожалуй, да. Раз Алексей Алексеевич знает об истории с Саймоном, значит, отец тоже в курсе. Но почему папа смотрит на меня с жалостью? И кем он считает Саймона?
Наверное, все эти мысли отразились на моем лице: увидев мое замешательство, отец быстренько изобразил дежурную улыбку и спросил чуть заискивающе:
— Ну как, доча, нравится холостяцкий обед?
— Угу! — промычала я, отправляя в рот очередной ломоть ветчины. — Еще как!
— Пойдешь куда-нибудь вечером? — осторожно осведомился он.
Я тут же вспомнила "первое правило следователя" — задать сначала ничего не значащий вопрос, а потом уже спросить о том, что действительно интересует.
— Нет, пап, я устала с дороги… — ответила я. — Пойду лучше вещи разложу…
Вот и моя комната. На компьютерном столе забытые мною пузырьки с косметикой, мягкий мишка с красным бантом на шее, вазочка с карандашами и большие часы-будильник, покрытые слоем пыли. Я подошла к окну — во дворе слышались детские голоса. Совсем по-летнему щебетали птицы, где-то лаял пес, что-то стучало и чиркало по асфальту: это ребятня носилась по двору на роликах, велосипедах и самокатах. Май в Москве был почти таким же жарким, как в Бетте. Только без свежести, запаха моря. "Почти лето…" — подумала я, задергивая штору. Не было сил заниматься уборкой, и я решила отложить ее на завтра. Набрала номер профессора и долго слушала гудки. Анжей так и не взял трубку. Тяжелые мысли атаковали с новой силой. Может быть, профессор не хочет огорчать меня плохими новостями? Или передумал помогать мне, потому что и сам верит, это я рассказала о Морских журналистам? Фантазия услужливо предлагала самые разные версии — одну ужаснее другой. И все они сводились к тому, что я больше никогда не увижу Саймона…
Нет! Я не должна поддаваться этим мыслям! Чтобы отвлечься, я решила позвонить своей лучшей московской подружке — Маше. Она ведь уже ждет меня.
Пальцы плохо слушались, когда я набирала ее городской номер: я поняла, что в глубине души немного боюсь встречи с подругой. Она ведь знала совсем другую Полину. Еще в сентябре, сидя на этой кровати, мы с Машкой устраивали разбор мальчишек из класса. Потом приходили к выводу, что все они не стоят нас, делали себе разные умопомрачительные прически и мечтали о походе в элитный ночной клуб. Мы представляли, как появимся там, всех покорим, и домой нас повезут самые крутые парни на самых крутых тачках. Но той Полины больше нет. И я не могу ничего объяснить, ничего рассказать. Придется притворяться, превозмогая боль и стиснув зубы. Вот только получится ли у меня?
— Алло! — Машкин веселый тонкий голосок на том конце провода заставил меня вздрогнуть.
— Машка, привет!
— А-а-а! Полинка? Это ты? Ты уже здесь? — посыпались вопросы. Я прямо видела, как Маша сидит в своей розовой комнатке в шелковом халатике и прижимает трубку к уху.
— Я приехала, Машунь! Поступать же надо. Не хочу всю жизнь работать дворником, — надо же, у меня даже получается шутить.
— Когда увидимся? Мне надо столько всего тебе рассказать! — захлебывалась подруга.
— Маш, да хоть завтра! Сегодня я с дороги устала, высплюсь как следует, и завтра днем можно будет сходить в "Розовый пони" и поболтать.
— Отлично. Отдыхай, подруга! А завтра звони, как проснешься, и договоримся точнее!
Как все-таки хорошо, что Маша хочет "столько всего рассказать"! Это значит, что есть шанс избежать разговора обо мне. Интересно, какие у нее новости? Нашла нового мальчика? Родители пообещали купить машину после поступления в универ? А может, все сразу! Как это далеко от того, чем я жила в последнее время! Попав в привычную, но давно забытую обстановку, я острее ощущала произошедшие во мне перемены. Я осознала, что после всего, произошедшего со мной, уже никогда не смогу жить, как раньше — мечтать о крутом парне на дорогой машине, о походе на дискотеку, новых шмотках. И как, оказывается, страшно человеку осознавать убогость своей жизни и стремлений! Именно это сделал со мной Саймон: проживи я еще хоть сто лет — такого, как с ним, уже не испытаю. Холодной волной накатило отчаяние. "Он вернется. Профессор обязательно убедит его, что я ни в чем не виновата. И тогда он вернется. И все будет по-старому", — твердила я себе.
Несмотря на опустившуюся на город ночь, в комнате было душно. Это в Бетте ветерок с моря приносит вечером прохладу, а здесь асфальт и высотные дома удерживают жару, и ночью такая же духота, как днем. Я распахнула окно. Небо чистое, и на нем уже показались мелкие полупрозрачные звездочки. Но московское небо, конечно, не сравнится с темно-синим, густым, бархатным небом Бетты и его огромными звездами.
Я еще долго не могла уснуть. То проваливаясь в сон, то пробуждаясь, я потерялась и не могла понять, где нахожусь — то ли в Бетте (мне даже слышался шум волн), то ли в вагоне поезда. Мне мерещился Саймон. Он обнимал меня и сначала легко, а потом все настойчивее целовал мою шею, покусывал мочку уха и спускался все ниже, ниже… Его руки блуждали по моему податливому разгоряченному телу, и я уже вся растворилась в нем, как вдруг резкий грубый крик оборвал видение.
Я широко открыла глаза и села на кровати. За окном раздавались крики и мат местной шпаны, которая теплыми ночами всегда оккупировала детскую площадку. Медленно осмотрела я свою комнату и наконец сказала себе: "Ты в Москве. И точка". После этого опустилась на горячую подушку и крепко уснула.
Утром меня разбудил звонок мобильника. Увидев на экране "мама", я нажала на сброс — ну почему ей обязательно звонить в такую рань? Однако через минуту затрезвонил домашний телефон — о да, мама добьется своего, если захочет. Телефон все звонил и звонил, трубку никто не брал. Видимо, папа ушел на работу. Со вздохом я поднялась с кровати и поплелась в прихожую.
— Слушаю, — сняв трубку со стены, пробурчала я.
— Полиночка, дочка, ну что ты меня сбрасываешь? Я же волнуюсь — как ты там? — Помолчав секунду, мама тихо добавила: — И как папа?
