А кому ты нужен, если и себе не нужен?
Или уходим в тесную коробочку из соломы, прутьев или хрусталя. Создаём микроатмосферу и выживаем в ней. Все силы жизни тратим на отрубание щупалец мира, которые цедятся сквозь солому, проникают в прутяные щели, свистят в хрустальных дырах.
Но ведь можно по-другому: не нравится твоя жизнь — измени её! Крупно, вразмах. Не нравится то, что тебя окружает, — уезжай. Хочешь или можешь жить только здесь? И как жить, если неостановимо душит ненависть? Тогда остановись, сядь на тихую скамейку в сквере, жёлтом от упавших листьев, белом от свежего снега, мокро-зелёном от весеннего дождя.
Сядь и подумай — какого чёрта?
Сядь и придумай, как всё изменить. Или хотя бы бороться за это.
Выпустить листовку: «Люди, быстрее любите друг друга, завтра — Страшный суд!»
Написать стихи, которые проймут даже самые гнилые души, пробьют их до донышка — и на освободившемся месте проклюнется росток чистых чувств и помыслов.
Напечатать книгу о том, как честно жить и как достойно умирать.
Открыть новый медицинский способ улучшения мозгов, лиц и сердец.
Сделать так, чтобы никто и никогда не посылал и не обрекал на смерть ни ребёнка, ни взрослого.
Откуда мне знать — что ещё можно придумать. Это твой город, твоя страна, твоё время. Надо думать и делать. Только не стонать. Не травить себя, не ненавидеть всех. Ненависть ничего не рождает. Она — пустыня, и рождает только пустыню.
Совсем ничего не придумать? Тогда можно просто вырастить умных детей, которые придумают это за тебя. Дети рождаются любовью и рождают любовь. И надежду.
Но первым делом — надо перестать бояться жить. Снаружи жизнь не изменить. Это можно сделать только изнутри.
Игорь быстро подошёл к столу и вытащил старую папку с документами. Читать не стал — он и так всё помнил. Но эта папка всё ещё хранила ненайденный ответ на главный вопрос.
Игорь ощущал сильное беспокойство. Он словно стоял перед какой-то очень важной дверью, но не знал, как её открыть.
Он вытащил из папки несколько листков и разложил их на столе. Глаза Игоря скользили по многочисленным именам детей, холодным датам смерти и скупым строчкам обстоятельств жизни.
«Как они не боялись так тяжело жить и так рано умирать?»
И вдруг дверь открылась.
Игоря пронзило понимание. Яркое и очевидное, всё осветившее.
Его предки жили ДРУГ ДЛЯ ДРУГА.
А когда живёшь для другого, то ничего не боишься.
В одиночестве смысла нет. Абсолютно одинокий человек пуст, как старая скорлупа. Для осмысленной жизни у него нет точки опоры в виде другого человека.
Сердце Игоря билось, словно после бега по крутой дороге. Он почувствовал, что произошло нечто очень важное, от чего вся его жизнь и работа пойдёт по-другому.
Он достал пластинку т-фона и решительно набрал давно известный номер.
Да, он уйдёт из литбригады и создаст философское эссе, которое никакой кибер написать не может и которое потрясёт всех, взорвёт мучительно бессмысленный и привычный круговорот жизни миллионов людей. Или хотя бы одного человека.
А может, Игорь осмелится и начнёт учить детей — тому, чему успел научиться сам.
Но сейчас он немедленно хочет увидеть Дюймовочку, свою давнюю сетевую собеседницу, с которой Игорь мечтал и боялся встретиться, потому что реальность — она всегда хуже мечты.
«Дюймовочка? А вдруг она выше тебя ростом? И некрасива?»
Да, наверное, реальная Дюймовочка будет некрасивой, но на самом деле это неважно. Некрасивые имеют право на счастье, а ум — это тоже красота.
«Плевать, чёрт побери, она всегда будет для меня Дюймовочкой, самой умной и нежной!»
Он поможет написать ей ту книгу, о которой она мечтает.
Она, очевидно, не будет сказочной маленькой феей, но и он — не книжный Мушкетёр.
Он рискнёт, потому что больше не может жить один.
Это слишком страшно и бессмысленно.
Глава 23
Эта Карина
Принцессе Карине снова приснилась звезда Вега. Принцесса плавно и привычно нырнула в самый центр звезды, где её встретил углеродно-азотный термоядерный цикл, персонифицированный в бородатом гноме с геологическим молотком в толстом шершавом кулаке.
— Я решил поменять свой катализатор, — брюзгливо сказал гном. — Мне надоели алмазы, хочу попробовать изумруды.
Он указал мозолистым когтистым пальцем на любимое берилловое ожерелье принцессы.
— Снимай свой Be-3-Al-2-Si-6-O-18!
— Алмазами обойдёшься, попрошайка! — отмахнулась принцесса и оглянулась по сторонам. Почему здесь так прохладно?
Термоядерное энерговыделение в каждом грамме звёздных недр очень мало — пара дюжин эрг в секунду. Если с помощью энергии, выделяющейся из грамма звезды, попробовать нагреть грамм воды в идеальном термосе, то придётся ждать несколько лет, пока вода закипит.
Удельное выделение тепла в сердце звезды сопоставимо с теплом от кипы гниющих листьев, но, в отличие от кучи листьев, космическое светило огромно и выделившуюся энергию никуда не выпускает, пока не раскалится добела и не засветится как звезда.
Принцесса легко оттолкнулась и стала всплывать к поверхности водородно-гелиевого шара.
— Эта Карина такая вертихвостка, — проворчал вслед карлик с лицом, перепачканным сажей, — порхает тут без всякого результата…
Карина летела и оглядывалась по сторонам — всё ли нормально?
Протон-протонная реакция вела обычную семейную жизнь: вот пара протонов неспешно соединяется, рождая в результате нейтрино, позитрон и дейтерон — ядро дейтерия.
Нейтрино, нелюдимая фифочка крохотного росточка и криминальных наклонностей, родилось — и дёру из звезды. Пролетит по всему светилу, но ни с кем не поздоровается; энергии много утащит, но ни с кем не поделится.
Позитрон — дружелюбный простак, немедленно находит себе в пару электрон и — хлоп! — аннигилирует с ним, рождая жаркие гамма-кванты.
Прожорливый толстяк дейтерон существует всего четыре секунды, жадно проглатывает любой зазевавшийся протон и, удовлетворённо отрыгнув гамма-квант, раздувается до статуса лёгкого изотопа гелия.
Эти изотопы гелия — нелюдимые аутисты. Несмотря на жаркое давление в центре звезды, которое изо всех сил старается их сблизить, они четыреста тысяч лет присматриваются друг к другу, прежде чем слиться в нормальный гелий и породить пару шустрых, как ошпаренных, протонов, которые возвращаются в начало семейной саги.
Вся история неторопливого протон-протонного цикла занимает в среднем пятнадцать миллиардов лет.
Гном углеродно-азотного цикла работает гораздо быстрее. Сначала он молотком-протоном упорно тюкает свой катализатор — ядро обычного углерода — и переводит его в азот. Потом гном быстро, за семь минут, ржавым штопором выдёргивает позитрон из ядра азота, превращая его в тяжёлый изотоп углерода.
