Книга Теория катастрофы, страница 125. Автор книги Ник. Горькавый

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Теория катастрофы»

Cтраница 125

— Дорогой Волди, наденьте на ту же ось десяток орбит с меньшим эксцентриситетом, вплоть до нуля, — уверенно командовала Никки.

Аудитория смотрела, затаив дыхание, как на экране завораживающе закружилось эллиптическое поле из вложенных друг в друга нескольких хороводов частиц.

Никки обратилась к ошарашенному Дермюррею:

— Этот орбитальный объект состоит только из частиц, двигающихся по Кеплеру.

Профессор стоял, покрасневший, как свежесваренный рак, пожирая глазами невозможное скопление частиц.

— Фикция! В невращающейся системе отсчёта такая штука размажется вдоль орбиты!

Никки вздохнула и попробовала быть образной с упрямым профессором:

— Вольдемар, свяжи частицы верёвочкой, только посвободней.

Частицы опутались нитью, то провисающей, когда соседние тела сближались, то натягивающейся. Какое-то время все смотрели на экран. Верёвки нигде не рвались.

— Вы же понимаете, профессор, — сказала Никки, — что если верёвка не рвётся во вращающейся системе отсчёта, то она будет целой и для любого другого наблюдателя, в том числе и в невращающейся системе отсчёта?

Профессор это прекрасно понимал, судя по налитым кровью глазам.

— Такой протяжённый объект будет разрушен приливными силами! — крикнул он.

— Ну-ну, профессор, — укоризненно сказала Никки. — Приливные силы не могут действовать на точки. Наш протяжённый объект состоит из невзаимодействующих точек, и приливные силы тут совершенно ни при чём.

— Вольдемар! — заорал профессор. — Преврати точки в шары и внеси возмущения!

Картинка на экране преобразилась — верёвки исчезли, и частицы, превратившись в шары, начали сталкиваться друг с другом. Скопление заколебалось, разрушилось и растянулось по орбите.

— Ага! — торжествующим паровозом взревел профессор Дермюррей. — Оно разрушается, оно нестабильно! Я так и знал!

— Вольдемар, — не смутившись, сказала Никки, — частицы — это неупругие шарики, покрытые рыхлым слоем и обладающие самогравитацией. Учти слипание частиц при столкновениях и разрушение их кластеров приливными силами.

Овальный вихрь снежных частиц снова закружился на экране. Тела в нём сталкивались, слипались, образовывали временные конгломераты, снова разваливались. Невзирая на эфемерность жизни отдельных частиц и изменчивость их формы, скопление продолжало сохранять стабильность и не проявляло стремления к саморазрушению.

Профессор неотрывно пожирал глазами новую модель.

— Сложность динамически неубедительна. Природа — мастер на изящные и простые решения, — непринуждённо сказала Никки. — Робби утверждает, что принцип такого эпициклического коллективного движения частиц открыл Вайцзеккер ещё в двадцатом веке. Сейчас в эпициклический вихрь можно засунуть и спутник — вихрю это не повредит.

Это уже было чистым издевательством над передовой наукой. Раздался звонок, и ученики шумной толпой повалили к выходу. На экране гипнотически кружился совершенно невероятный, с точки зрения Дермюррея, космический объект. Багровый профессор с взлохмаченными волосами таращился на монитор и не замечал очередной цитаты Вольдемара, горящей на задней стене: «Когда природа оставляет прореху в чьём-нибудь уме, она обычно замазывает её толстым слоем самодовольства. Лонгфелло».

— Спасибо, Вольдемар, — попрощалась Никки, выходя из аудитории вместе с хихикающими студентами. А усталому профессору, который столько делал для этих тунеядцев, тупиц, троллей и троглодитов, никто не сказал ни «спасибо», ни «до свидания».

Какие же всё-таки свиньи эти дети!


Последняя книга профессора Гуслик «Зимний дождь» стала лунным бестселлером, побила годовой рекорд продаж, и Джоан, растерянную и невозмутимую, пригласили на тиви-интервью. Все студенты собрались вокруг большого аудиторного экрана — послушать беседу с колледжским профессором литературы. Вёл передачу в прямом эфире известный обозреватель книг Кадавр, обаятельный и хищный, но вопросы задавались и зрителями.

— Как вы относитесь к восторженным откликам на свою книгу?

— С опасением. От похвал человек глупеет.

— Почему в ваших книгах герои не умирают?

— Читательскую слезу выжать, убив героя, каждый дурак сможет.

— Но врагов и конфликтов у вас много!

— Книге нужны враги. Жизнь книжного героя во сто крат сложнее, чем жизнь обычного человека, — на то он и герой.

— Герои-мужчины у вас сентиментальны.

— У героинь две женские икс-хромосомы, но и у героев есть одна. Мужчины тоже плачут, но боятся признаваться в этом, бедняги.

— Что вы понимаете под счастьем?

— Победу над одиночеством.

— В ваших произведениях часто мелькают бабочки.

— Бабочка — удивительное летающее создание: бесшумное и какое-то не от мира сего. Не сравнить с деловыми птицами, хищными стрекозами и всякими мухами.

— Зачем вы работаете в Колледже, а не организуете свою писательскую фирму?

— Сборник студенческих работ я ценю больше, чем собственные книги. Это не сборник, а грядка ростков. Я в Колледже — садовник. Лесник?

— А вы не думаете о стезе детского писателя?

— Думаю! — оживилась Гуслик. — Я разговаривала с одним умным человеком… и меня как озарило: писать книги для взрослых — это очень инфантильное занятие! Придумывать истории для скучающих людей, развлекать, корчить рожи… Фу! Вот детский писатель — это да! Самая взрослая и трудная работа.

— Вам понравилась последняя книга Лепе?

— Хороший писатель — жаль, не мыслитель. От книг по-настоящему умного человека не должно быть грустно.

— Вы высмеяли писателя Моза.

Гуслик улыбнулась:

— Мой знакомый Вольдемар недавно процитировал Монтескьё: «Дураку следовало бы довольствоваться уже тем, что он надоел всем своим современникам, но он хочет досаждать ещё и грядущим поколениям, хочет, чтобы потомство было осведомлено о том, что он жил на свете, и чтобы вовеки не забыло, что он был дураком».

— Вы не любите профессиональных писателей!

— Профессионализм стал синонимом изобретательной продажности.

— Признайтесь, что вы — мизантроп, то есть — человеконенавистник.

— Да нет. Я — мизантроп, потому что люблю людей.

— Но ведь книги — товар, значит писатель — торговец своим талантом?

Гуслик вздохнула:

— Рынок вездесущ. Морковку или овечку вырастил — на груди согревал, куском последним делился, — тоже выносишь на базар. А покупатели капризны: зачем морковка кривая? Почему овечка не улыбается? Торговля талантом — острая грань, и каждый сам должен прикладывать её к горлу, желательно — к собственному. Окна автора могут выходить на рынок, но автор должен писать с удовольствием — иначе этого чувства и читателю не достанется.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация