Глава 21
Вдруг скрипка замолчала, я поскреблась в
дверь, не дожидаясь ответа, распахнула ее и увидела Ролика. Парень стоял спиной
ко входу, правее от него находился пюпитр с нотами.
Спальня юноши отличалась от комнаты Зины, как
бабочка от жабы. У Ролика царил совершенно армейский порядок. Узкая кровать
была застелена тонким одеялом, на письменном столе высилась аккуратная стопка
книг, еще тут имелся шкаф и два стула. Никаких столь любимых молодыми ребятами
вещей, типа СД-проигрывателя, телевизора, не было даже самого завалящего радио.
Очевидно, Ролик почувствовал присутствие в
комнате еще одного человека, потому что он обернулся и посмотрел на меня.
– Извините, – пробормотала я, –
дверь в квартиру была открыта.
– Наверное, я забыл запереть, – со
вздохом ответил скрипач, – вечно меня мать ругает! Ужасно быть таким
рассеянным.
– Многие люди, посвятившие себя
искусству, не обращают внимания на бытовые мелочи, – вырвалось у меня.
Ролик мягко улыбнулся:
– Наверное, они не испытывают финансовых
затруднений, имеют прислугу, которая следит за хозяйством. А я регулярно
попадаю впросак. Вот сегодня мама велела купить сахар, а я, конечно, забыл.
Сейчас она вернется и отругает меня.
– Думается, Зина могла и сама за
рафинадом сбегать, – почему-то обозлилась я.
– Мать устает, – серьезно ответил
Ролик, – у нее тяжелая работа. Знаете, убирать за чужими людьми очень
непросто. Вот, надеюсь, мне удастся выбиться из безвестности, и тогда у нас
начнется иная жизнь. Но пока, увы, это плохо получается!
– Вы изумительно играете!
– Спасибо за комплимент, но, наверное, вы
не являетесь знатоком классической музыки?
– Это еще слабо сказано, –
засмеялась я, – просто сейчас впервые поняла значение выражения: звуки
берут за душу.
Ролик приветливо показал рукой на кресло.
– Садитесь, хотите еще сыграю, специально
для вас, небольшую пьеску?
– Спасибо, – кивнула я и умостилась
на мягкой подушке.
На этот раз раздалась иная музыка, не
печально-грустная, а бодро-воинственная, вселяющая уверенность. С меня разом
слетели все остатки сонливости.
– Ну как? – поинтересовался Ролик.
– Такое хорошо слышать по утрам, вместо
зарядки.
Юноша тихо рассмеялся:
– Да уж, верно подмечено, похоже, вы
прекрасно чувствуете настроение произведения, это, вообще-то, редкость. Отчего
вас в детстве не обучили нотной грамоте?
– Некому учить было, – вздохнула
я, – мачеха пила, ей и в голову не могли прийти мысли о сольфеджио.
Ролик осторожно поставил скрипку в специальную
подставку.
– А мне повезло, на старой квартире, там,
где мы жили с матерью до переезда сюда, у нас имелась соседка, Мирра
Соломоновна, преподаватель консерватории. Вот она во мне нечто увидела и отвела
в музыкальную школу. Свою первую скрипку я получил от нее. Да, попадись вам на
жизненном пути своя Мирра Соломоновна, может, сейчас бы концертировали. Хотя
радуйтесь, что это не так, быть другой очень трудно.
– Вы о чем?
Ролик повернул голову к окну:
– Знаете, люди делятся на две категории:
обычные и иные. Подчас в самой простой семье, ну такой, где папа пьет, лупит
маму, а бабка только и думает что о консервировании и огороде, появляется
ребенок с творческими задатками. Такому малышу очень тяжело приходится среди
так называемых нормальных людей, которые смеются над ним. Но еще хуже делается,
когда вырастаешь и наконец-то понимаешь: ты иной, не такой, как все!
– Многие подобные малыши становятся
кумирами миллионов, – решила я подбодрить Ролика, – если почитать
биографии великих людей, то все они, или большинство, ощущали в детстве
одиночество.
Юноша осторожно начал разминать пальцы.
– Знаете, – в конце концов сказал
он, – это ужасно! Быть творческим человеком очень тяжело, живешь в
постоянном страхе и ужасе. Отыграешь пьесу, уйдешь со сцены и мучаешься: боже,
отвратительно исполнил, не сумел передать ни настроения, ни чувства, потом
налетает депрессия, в голову лезут отчаянные мысли. Ну зачем взял в руки
скрипку? Это не для тебя, ты не Паганини, и даже не Ванесса Мэй, вообще никто,
бездарь, непригодный к концертированию. Полночи промаешься, уснешь, ночью кошмар
привидится. Лично меня такой мучает: я стою перед оркестром, гляжу на дирижера,
ловлю нужный знак и… рука не работает, просто не поднимается, висит плетью. Я
пытаюсь ее сдвинуть, но конечность тяжелее бетонной плиты, вот и стою дурак
дураком. Дирижер начинает наливаться краской, зрители шушукаются, а я, весь
потный, совершенно безуспешно пытаюсь справиться с параличом. Потом наступает
утро, я вскакиваю, о чудо, руки великолепно слушаются меня, скрипка звучит.
Невероятное наслаждение наполняет душу, вот счастье, я талантлив, способен на
любые подвиги, но приходит вечер, и снова отчаянье! Редко испытываешь
удовлетворение после выступления. Может, я перфекционист? Не могу ответить на
сей вопрос, но одно знаю точно: человеку, который отмечен божьим поцелуем, жить
невероятно трудно. Я очень завидую тем, кто ничем не выделяется из толпы.
Окончил школу, институт, получил профессию, женился, родил детей, поднял
внуков, существовал тихо, размеренно, не колотился от осознания
нереализованности, а просто ел, пил, спал, наслаждаясь простыми радостями:
хорошей погодой, повышением зарплаты. Но мне-то мирских благ мало! Хочется так
исполнить концерт, выплеснуть все… ан нет, не получается. Это просто кошмар, и
деться от него некуда! Один раз, измучившись до предела, я решил никогда не
брать скрипку в руки вообще! Пять часов выдержал! Утром встал, чаю попил,
сходил на рынок, принес кусок мяса, решил кухарничать. Ну и что? Какая-то сила
поволокла меня к пюпитру, руки сами потянулись к инструменту. Знаете, что такое
«акуна-матата»?
– Нет, – слегка ошарашенно ответила
я, – понятия не имею.
– Дословный перевод не дам, но
приблизительно это означает: «Не борись с непреодолимыми обстоятельствами».
Человек не должен переживать по поводу того, чего он не способен изменить.
Никаких проблем. Акуна-матата. Доллар упал, взорвали бомбу, налетел ураган…
Акуна-матата, ты ведь не можешь этому помешать. Вот так и с нами, иными людьми.
Акуна-матата! Играй на скрипке, лезь на вершину мастерства, мучайся и никогда
не задумывайся над тем, почему твоя жизнь такая! Акуна-матата! Так фишка легла.
Это не буддизм, конечно, в его классическом понимании, но некая вариация на
тему.
