Руки Маловой продолжали висеть в воздухе, мне
стало плохо, и тут глупая Полина, наверное, подумав, что я не решаюсь
приникнуть к материнской груди, толкнула меня в спину. Я покачнулась и попала в
объятия больной.
– Ты меня простила, – зашептала
Ирина, – любимая доченька! Все такая же, маленькая, худенькая…
Нервные пальцы начали гладить меня по голове.
– Волосы остригла, – констатировала
Малова, – хотя мы же с тобой так долго не виделись! Здравствуй, родная.
Знаешь, я наконец-то впервые за столько лет счастлива!
И что оставалось делать? Вырваться из
судорожных объятий несчастной женщины и заявить: «Я не ваша дочь. Монашки так и
не сумели ее найти. Умирайте с осознанием того, что вам никогда не помириться с
родным ребенком»?
Не знаю, как вы, а я оказалась в этой ситуации
неспособной на честность и с огромным трудом выдавила из себя:
– Здравствуйте… то есть здравствуй!
– Детонька, – всхлипнула
Ирина, – я так давно не слышала твой голос! Забыла его совсем.
– Я охрипла слегка, – быстро
добавила я, – кха, кха. Уж извини, простуженной приехала.
– Только тебя я ждала, чтобы
умереть, – прошептала Ирина, – вот обнимаю и чувствую, ты это, ты!
Отчего не хочешь назвать меня мамой?
– Здравствуй, мама, – выдавила я из
себя, фраза далась мне нелегко.
Я никого до сих пор никогда не называла
матерью.
[5]
Ирина внезапно села.
– Слушай меня! Я виновата очень, но
совсем не в том, в чем ты меня подозревала.
По моей спине пробежал легкий ветерок, я
обернулась и поняла, что мы с Ириной находимся в палате одни. Полина,
сообразив, что Малова сейчас станет исповедоваться перед дочерью, деликатно
удалилась.
– Слушай меня, – повторила
Ирина, – сядь спокойно, мне надо душу освободить и тебе все объяснить.
Когда основные события разворачивались, я молчала, права не имела рта раскрыть,
а потом… Ладно, начинаю.
Я затаилась на краю кровати, а Ирина, крепко
вцепившись в мою ладонь, начала связный рассказ, наверное, больная не раз
обдумывала свою беседу с дочерью, потому что речь ее текла без запинки.
– Уж не знаю, кто наболтал тебе, что ты
являешься дочерью Марка Матвеевича, – неожиданно твердым голосом завела
Ирина, – может, ты с Вероникой Локтевой пообщалась? Вот уж кто ревнивицей
была, она меня ненавидела, ну, да я все расскажу по порядку.
Ирина Малова была на два года старше своей
соседки Луизы, но это не мешало девочкам дружить. Говорят, что
противоположности легко сходятся, я не уверена в этом, но активная, бойкая,
говорливая Ирина и тихая, скромная, незаметная Луиза великолепно дополняли друг
друга. Малова в этой паре была лидером, а Луиза ведомым, покорным придатком,
она охотно выполняла все поручения подружки и слепо повиновалась ей.
Доходило до смешного. Луиза носила ту же
прическу, что и Ирина, и никогда не выражала собственного мнения ни по какому
поводу, стратегические решения в этом тандеме принимала Малова. Это ей пришло в
голову, закончив школу, укатить из Веревкина в Москву, поступать в институт. На
робкое замечание Луизы: «Ну кому мы там нужны?» – Ирина ответила:
– Никому, и что из этого? Надо же хоть
попробовать получить хорошую профессию!
Высказалась и укатила в Москву, поступила в
вуз и через два года велела Луизе нести документы в тот же институт. Луизочка,
как всегда, повиновалась и тоже стала студенткой. Ирина, первой получив диплом,
устроилась на завод, где работал Марк Матвеевич. На оборонное предприятие брали
только людей с чистой анкетой, а документы у Маловой были просто образцовыми:
русская, комсомолка, отличница, происхождение деревенское, никаких сомнительных
родственников в роду.
Попав на предприятие, умная, хваткая Ирина
стала делать карьеру и через год оказалась в лаборатории, которая работала
непосредственно с главным конструктором. Очень скоро Маловой стало понятно:
Марк Матвеевич жуткий бабник, ни одна мало-мальски симпатичная юбка не
проходила мимо взора начальника, но он внешне вел себя прилично, рук не
распускал, знаков внимания понравившимся девочкам очень явно не оказывал, и
вначале Ирочка подумала, что Марк Матвеевич издали глотает слюнки. Но затем она
сообразила, как действует сластолюбец.
В лаборатории работало всего пять человек,
одни женщины. Две из них, Ирочка и Оля Рыкова, увольняться не собирались,
девушки считали, что им страшно повезло: богатый завод платил хорошую зарплату,
давал продуктовый паек, на предприятии имелась поликлиника, спортивный
комплекс… В общем, и Малова, и Рыкова старались изо всех сил, чтобы начальство
было ими довольно. А вот остальные девочки менялись быстро, приходили, работали
максимум полгода и сматывали удочки. Ира только диву давалась, ну почему
глупышки так странно себя ведут! Отчего не желают зацепиться за хорошую работу?
Но потом ей открыла глаза Оля Рыкова. Глядя как-то раз на опустевший у окна
стол, она тихо сказала:
– Повезло же нам.
– В чем? – спросила Ирина.
Рыкова оглянулась, удостоверилась, что в
комнате никого нет, и вздохнула.
– Вот, опять уволилась!
– Бывают же дуры на свете, из такого
места убежать! – воскликнула Ира.
Оля прищурилась:
– Будто ты не понимаешь почему!
– Не понимаю.
– Не ври.
– Да точно, – растерянно ответила
Малова.
Рыкова хмыкнула:
– Каждая из девчонок с Марком Матвеевичем
роман крутила, тихо дело обстряпывали, но я все равно поняла. Надеялись небось
на создание семьи, наш-то не женат. Только ничего не получалось. Марк
Матвеевич, похоже, долго с одной бабой жить не может, вот и увольняются потом,
или он так делает, что их выгоняют. Жуткий бабник, ни одной юбки не пропустит,
думаешь, чего он девок постоянно в кабинет зазывает?
Ира пожала плечами:
– Так он и меня порой приглашает, по
работе, но никогда никаких поползновений не делал!
Рыкова тоненько засмеялась:
– Меня тоже стороной обходит, знаешь
почему? А ну, глянь в зеркало. Ты, как и я, смуглая, черноволосая, с карими
глазами, полная. А у Марка Матвеевича иной стандарт, ему блондиночки по душе,
маленькие, хрупкие. Вот с такими он крутит романы, усекла? Только недолго ему
котовать осталось.
– Почему? – заинтересовалась Ирина.
Ольга сморщила нос:
