Я спросил Хрущева, выбрал ли Сталин себе наследника. Хрущев
резко ответил: „Он никого не выбрал. Он думал, что будет жить всегда“» (Averell
Harriman. Peace with Russia. New York. 1959, рр. 102–103).
Из этого рассказа мы узнаем важные вещи:
1) Сталин умер не в Москве, а на своей даче (позже от
Аллилуевой мы узнаем, что это была кунцевская дача); 2) последними посетителями
Сталина были Берия, Маленков, Хрущев и Булганин, и они провели всю ночь
субботы, 28 февраля 1953 года, у Сталина за выпивкой; 3) только в понедельник,
2 марта, охрана Сталина сообщает этой четверке, что Сталин заболел, они едут к
нему и три дня караулят у его постели, спокойно ожидая его смерти; 4) о врачах
вообще не упоминается.
Эту версию Хрущев потом много раз повторял разным лицам. В
воспоминаниях Хрущева она немного расширена. Дата болезни Сталина перенесена на
28 февраля, но суть остается прежней. Только, очевидно, кто-то надоумил
Хрущева, что нужно упомянуть о врачах, хотя бы на второй день болезни.
Окончательная редакция рассказа выглядит так:
«Сталин заболел в феврале 1953 года (то есть 28
февраля. — А. А.). Маленков, Берия, Булганин и я были у него на даче
Ближняя в субботу ночью… Как обычно, обед продолжался до 5–6 часов утра. Сталин
был после обеда изрядно пьяный и в очень приподнятом настроении. Не было
никаких признаков какого-нибудь физического недомогания… Мы разошлись по домам
счастливые, что обед кончился так хорошо… Я был уверен, что на следующий день,
в воскресенье, Сталин вызовет нас для встречи, но от него не было звонка. Вдруг
раздался телефонный звонок.
Это был Маленков, он сказал: „Слушай, только что звонила
охрана с дачи Сталина. Они думают, что со Сталиным что-то случилось. Будет
лучше, если мы поедем туда. Я уже сообщил Берия и Булганину. Будет хорошо,
если ты немедленно выедешь“… Я быстро оделся и поехал на дачу Сталина… Через 15
минут я был там. Когда мы все собрались, мы посетили дежурных офицеров, прежде
чем идти в комнату Сталина.
Офицеры объяснили нам, почему они подняли тревогу: „Товарищ
Сталин обычно почти всегда вызывает кого-нибудь и просит чай или что-нибудь
поесть к 11 часам. Сегодня он этого не сделал“. Поэтому они послали
Матрену Петровну узнать, в чем дело. Это была старая дева, которая с давних пор
работала у Сталина. Она не отличалась блестящими способностями, но была честной
и преданной Сталину.
Вернувшись, она сообщила охране, что Сталин лежит на полу
большой комнаты, в которой он обычно спит. Очевидно, Сталин упал с кровати.
Охранники его подняли с пола и положили на диван в маленькой комнате. Когда нам
все это рассказали, мы решили, что неудобно явиться к Сталину, когда он в таком
непрезентабельном состоянии. Мы разъехались по домам» (Khrushchev. Remembers,
vol. I, рр. 340–342).
Значит:
1) 28 февраля со Сталиным пировала четверка; 2) они ушли от
Сталина утром 1 марта; 3) вечером того же дня Сталин тяжело заболел (упал с
кровати и подняться сам не мог, не требовал пищи, не разговаривал с обслугой:
очевидно, лишился речи); 4) четверка была вызвана вечером 1 марта к больному
Сталину, но они не стали вызывать врачей, отказались видеться с больным и
разъехались по домам.
Хрущев продолжает:
«Поздно ночью Маленков позвонил второй раз: „Охрана Сталина
звонила. Они говорят, что со Сталиным что-то определенно не в порядке“…
Когда мы вновь послали Матрену Петровну проверить состояние
Сталина, то она сказала, что он спит глубоким сном, но сном не обыкновенным. Мы
решили, что лучше уехать. Мы поручили Маленкову вызвать Кагановича и
Ворошилова, которых с нами не было накануне, а также врачей» (там же, стр.
342).
Наконец все-таки вызвали и врачей! Врачи раздели Сталина и
перенесли обратно в большую комнату, где было больше света. Врачи «сказали нам,
что болезнь такого рода продолжается недолго и ее исход бывает смертельным»,
рассказывает Хрущев.
Кто же эти врачи? Они никому не известны. Как мы увидим
дальше, никого из них не знает и Светлана Аллилуева. Нет не только личного
врача Сталина Виноградова, но и тех, кто в нормальных условиях немедленно
должен был бы прибыть к больному Сталину: начальник Лечебно-санитарного
управления Егоров посажен вместе с Виноградовым, а министр здравоохранения СССР
Смирнов, собутыльник Сталина, исчез как раз накануне болезни Сталина,
замененный Третьяковым, которого тоже никто не знает.
Как издевательством над Сталиным звучат слова Хрущева «мы
сделали все, чтобы поставить Сталина на ноги» после его же рассказа, как,
осведомившись у Матрены Петровны о состоянии Сталина, они даже не зашли к нему,
не вызвали врачей, а разъехались по домам. Врачей вызвали (если вообще это были
врачи) только тогда, когда Сталин оказался в безнадежном состоянии, и только
тогда его и раздели!
Дальше Хрущев рассказывает, что единственным человеком,
желавшим смерти Сталина, был Берия. Берия открыто издевался над умирающим
Сталиным (см. там же, стр. 343).
Однако важно другое признание Хрущева:
«Я был более откровенен с Булганиным, чем с другими… Я
спросил его:
— Ты знаешь, какая ситуация сложится, если Сталин
умрет? Ты знаешь, какой пост хочет занять Берия?
— Какой?
— Он хочет стать министром госбезопасности. Если он им
станет, то это начало конца для всех нас… Что бы ни случилось, мы абсолютно не
должны допустить этого.
Булганин сказал, что он согласен со мною, и мы начали
обсуждать, что мы отныне должны делать. Я сказал, что я поговорю обо всем этом
с Маленковым. Я думаю, что он согласится с нами» (там же, стр. 344).
Если Хрущев иногда бывает искренним, то в данном случае он
искренен вдвойне: борьба за раздел политического наследства Сталина началась
еще у постели умирающего и первой жертвой был намечен Берия. Но пост министра
госбезопасности ему все-таки достался: он просто взял его, прихватив заодно и
пост министра внутренних дел.
Вернемся к названным выше датам начала болезни Сталина.
Итак, когда же, собственно, у Сталина был удар — в субботу,
28 февраля, когда его посетила четверка; в воскресенье, 1 марта, когда она его
уже покинула (обе эти даты начала болезни названы Хрущевым); в ночь на 2 марта,
как утверждает «Правительственное сообщение» (оно солгало о месте нахождения
Сталина, могло солгать и о дате), или вечером того же 2 марта, как рассказывал
Хрущев Гарриману?
Названы четыре даты, поэтому трудно с уверенностью сказать,
какая из них истинная. Я склоняюсь к дате 28 февраля, ибо как указывалось выше,
уже 1 марта фактически власть была в руках четверки (объективное доказательство
этого — внезапное прекращение 1–2 марта кампании в «Правде» против «врагов
народа»).
Но заговорщикам очень важно скрыть (не только от народа, но
и особенно от партии и армии) то, что происходит со Сталиным, чтобы выиграть
время для беспрепятственного и успешного завершения переворота. Поскольку
заговорщики заинтересованы в создании безупречного алиби, то они приглашают
детей Сталина и двух избранных членов Политбюро (Ворошилова и Кагановича) к
постели умирающего на второй или третий день болезни, а народу о ней сообщают
на четвертый или пятый день, когда смерть Сталина уже неизбежна.
