В результате такой «заботы» Сталина о человеке более 50
процентов советских предприятий работало нерентабельно. Хрущев старался выйти
из этого положения чистейшим волюнтаризмом и сорвался. Более прагматичные
Косыгин и Брежнев прямо записали в решении сентябрьского пленума ЦК (1965):
«…улучшить использование таких важнейших экономических рычагов, как прибыль,
цена, премия, кредит» («КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и
пленумов ЦК», М. 1972, т. 8, стр. 519).
Большинство в Политбюро полагало, что всю технику машинно-тракторных
станций (МТС) надо передать колхозам, а Сталин писал: «…предлагая продажу МТС в
собственность колхозам… пытаются повернуть назад колесо истории… (это —
А. А.) привело бы не к приближению к коммунизму, а наоборот, к удалению от
него» («Экономические проблемы…», стр. 91).
Послесталинское руководство ликвидировало МТС и передало их
технику колхозам.
Сталин писал: «Какие мероприятия необходимы для того, чтобы
поднять колхозную собственность, которая является, конечно, не общенародной
собственностью, до уровня общенародной („национальной“) собственности?
Некоторые товарищи думают, что необходимо просто национализировать колхозную
собственность, объявив ее общенародной собственностью… Это предложение
совершенно неправильно и безусловно неприемлемо» (там же, стр. 87).
Ровно через год после того, как Сталин это написал, и через
шесть месяцев после его смерти состоялся сентябрьский пленум ЦК (1953),
заложивший основу национализации колхозов, а руководство Брежнева форсировало
эту национализацию, превратив значительную часть колхозов в совхозы, которые и
считаются «общенародной» собственностью. Да и сохранившиеся колхозы де-факто
были превращены в государственную собственность решением мартовского пленума ЦК
и особенно не опубликованным майским решением ЦК (1965).
Мы остановились лишь на некоторых из тех спорных вопросов
между Сталиным и Политбюро, которые легко прослеживаются по партийным
документам. Однако были и разногласия, только глухо выходившие наружу.
Во внутренней политике таким было требование Сталина о новой
«великой чистке» в партии, армии и государственном аппарате и продолжение, по
примеру Грузии, массовой чистки от «буржуазных националистов» во всех союзных и
автономных республиках. После Грузии была очередь Украины. (В начале июня 1952
года на пленуме ЦК Украины главным вопросом обсуждения и был украинский
«буржуазный национализм».)
Главные же разногласия между Сталиным и Политбюро в
международной политике касались новой доктрины, впервые официально
сформулированной на будущем, XX съезде, — об упомянутом «мирном
сосуществовании» в духе Ленина. Ученики и соратники Сталина считали, что
«мирное сосуществование» социализма и капитализма есть по Ленину, «генеральная
линия» советской внешней политики. Сталин отвечал, что лозунг
«сосуществования», собственно, выдумали идеологи американского империализма для
маскировки подготовки третьей мировой войны против социалистического лагеря.
Сталин на самом деле, в полном согласии с Лениным, думал,
что «генеральная линия» советской внешней политики — это курс на мировую
пролетарскую революцию, а что касается «сосуществования», то Ленин даже не знал
этого слова.
Очень отрицательную, даже вредную для СССР роль сыграла и
другая установка Сталина: он ошибочно считал, что после второй мировой войны
фактически никакого освобождения колониальных народов не произошло, сменилась
только форма колониализма и все эти Неру и Сукарно — наемные сатрапы западных
империй.
Соратники и ученики Сталина полагали, что такая установка
мешает Советскому Союзу войти в тыл освобождающихся колоний, привлечь их в
русло советского влияния и противопоставить их бывшим метрополиям. Ученики
Сталина, действуя в духе Сталина его лучших былых времен, считали нужным и
возможным материально участвовать и в создании в бывших колониях особых форм
правления и социального общежития нового типа.
Теперь вернемся к XIX съезду и рассмотрим некоторые сухие
факты, чаще протокольные, но иногда касающиеся и существа дела.
Один такой важнейший факт мы уже отметили — открытие съезда
одним «шпионом» (Молотовым) и закрытие его другим «шпионом» (Ворошиловым).
Второй сюрприз: в нарушение всей сталинской традиции в
президиум съезда не избрали трех членов Политбюро — Микояна (два сына,
генералы, сидят в тюрьме), Андреева (жена-еврейка — в тюрьме) и Косыгина (был
замешан в деле ждановцев).
И еще один сюрприз: в перечислении рангового места членов
Политбюро Берия, который до «мингрельского дела» твердо занимал третье место,
после Молотова и Маленкова, очутился теперь на пятом месте (даже после
Булганина). Так сообщает протокол утреннего заседания съезда от 5 октября.
Чтобы партия не приняла это за недоразумение, хроника съезда вновь повторяет ту
же «иерархию культов».
Но Берия взял реванш. Он выступил на съезде с самой большой
речью. И она была не только большая, а острая по стилю, высококвалифицированная
политически и убедительная для слуха и ума партийных ортодоксов. Она была и
единственной речью, на которой лежал отпечаток личности оратора.
Конечно, речь Берия, как и других ораторов, — это
панегирик Сталину. Но его панегирик целевой: апеллируя к величию Сталина,
изливаясь в верноподданнических чувствах, Берия тонко протаскивает, по
существу, антисталинскую ересь — ставит партию впереди Сталина: «Вдохновителем
и организатором великой победы советского народа (в войне — А. А.) была
Коммунистическая партия, руководимая товарищем Сталиным» («Правда», 9.10.52).
До сих пор во всех газетах, журналах и книгах можно было прочесть, что
«вдохновителем и организатором» был сам Сталин, а потом, где-то на задворках
что-то делала и партия. Берия дал понять, что не оговорился, он кончил речь
опять ссылкой на партию: «Народы нашей страны могут быть уверены в том, что
Коммунистическая партия, вооруженная теорией марксизма-ленинизма» — и затем
«под руководством товарища Сталина».
Другая ересь была вызывающей. Берия не ко времени, а потому
и очень смело напомнил партии приоритеты ее национальной политики: есть разные
опасности отклонения от национальной политики партии, и они следуют в таком
порядке — на первом месте стоит опасность «великодержавного шовинизма» (значит,
русского шовинизма), на втором месте опасность «буржуазного национализма»
(значит, опасность местного национализма) и на третьем месте опасность
«буржуазного космополитизма» (значит, «сионизм» и прочие «измы»).
Можно смело предположить, что, кроме Сталина и членов
Политбюро, никто на съезде не знал, что здесь Берия прямо спорит со Сталиным,
считавшим буржуазный национализм, сионизм и космополитизм главной опасностью
для СССР, а русского великодержавного шовинизма не признававшим вообще.
Интересна и другая деталь: больше половины речи Берия
посвятил национальной политике и национальным республикам СССР, но ни словом не
обмолвился о Грузии и грузинских «буржуазных националистах», а ведь для его
земляков, мингрельцев, не хватало мест в тюрьмах Тбилиси, Сухуми и Батуми…
Защищать их Берия не мог, но он и не осудил их, как того требовала нынешняя
кампания Сталина против «буржуазного национализма».
