Местом, наиболее безопасным для предъявления Сталину
требования об отставке, конечно, было далекое от Москвы Черноморское побережье
Грузии. Однако после создания «мингрельского дела» Сталин побаивался своих
земляков и перестал ездить туда на отдых. Аллилуева сообщает: «Последнее время
он жил особенно уединенно; поездка на юг осенью 1951 года была последней» (там
же, стр. 190). Так отпал юг.
Оставались Кремль и дача под Москвой. Кремль импонировал с
легальной стороны — как резиденция государства и партии. Все легальные акты
должны исходить отсюда.
Но если Сталин отказался бы принять требование об отставке,
то одним нажатием кнопки он поднял бы тревогу не только в Кремле, но и в Москве
да и по всей стране: коммуникация здесь была идеальная. Поэтому отпадал и
Кремль. Оставалось Кунцево, дача Сталина под Москвой.
Кунцево тоже было опасно, но только до тех пор, пока
безотказно действовал «внутренний кабинет» Сталина. Лишите Сталина этого
«кабинета», и тогда он в ваших руках — таков и был план Берия. Надо было убрать
от Сталина его личного врача, начальника его личной охраны, начальника его
личного кабинета, его представителя в Кремле — коменданта Кремля. Их можно было
убрать только руками самого Сталина. Здесь Берия был в своей стихии.
У вас нет никаких прямых свидетельств, но нет и сомнений,
что именно Берия организовал пропажу секретных документов Сталина из бюро
Поскребышева, о которой рассказывает Хрущев (см.: Khrushchev. Remembers, vol.
1, рр. 292–293).
Вероятно, Берия сумел утащить у Поскребышева что-то более
секретное, чем экономические рукописи Сталина, о которых говорит Хрущев. Иначе
не было бы понятно заявление Сталина: «Я уличил Поскребышева в утере секретного
материала.
Никто другой не мог этого сделать. Уточка секретных
документов шла через Поскребышева. Он выдал секреты» (там же, стр. 292). Сталин
немедленно снял Поскребышева, но расстрелять не успел.
Куда легче было направить гнев Сталина против генерала
Власика. Как профессиональный чекист он был целиком в руках Берия, благодаря
которому и удержался у Сталина столько лет. Но его, вероятно, никак нельзя было
использовать против Сталина, зато оказалось возможным спровоцировать Сталина на
его арест, что Берия и сделал. Аллилуева пишет: «Надо сказать, что в это
самое последнее время даже давнишние приближенные отца были в опале: неизменный
Власик сел в тюрьму зимой 1952 года, и тогда же был отстранен его личный
секретарь Поскребышев, служивший ему около 20 лет» («Двадцать писем к
другу», стр. 192).
Зимой 1952 года — это значит в декабре 1952 года, так как в
октябре 1952 года Поскребышев выступал на XIX съезде партии и там был избран
членом ЦК. Добавим тут же: освобожденные Поскребышевым, Власиком и их
помощниками места заняли люди, выдвинутые туда через Игнатьева «внутренним
кругом» — четверкой.
Есть серьезные основания предполагать, что личный врач
Сталина Виноградов и начальник Лечебно-санитарного управления Кремля Егоров
тоже были арестованы по плану Берия. По тому же плану, вероятно, был снят и
министр здравоохранения СССР Смирнов, имевший доступ к Сталину (на его место
назначили никому не известного в партии, но хорошо известного Берия врача
Третьякова).
Один из деятелей Коминтерна, Франц Боркенау, по свежим
следам ареста кремлевских врачей высказал догадку: арест личных врачей Сталина
означает заговор против него его соратников во главе с Маленковым — они хотят
приставить к Сталину своих врачей, чтобы решить его судьбу (см.: «Rheinisher Merkur»,
23.01.53).
Сегодня уже определенно можно утверждать, что врачи из
группы академика Виноградова (лейб-врача Сталина) были арестованы по доносу
сексотки Берия, врача Тимашук, но Сталин обратил эти аресты против самого
Берия, объявив врачей «давнишними английскими шпионами» (как и Берия!) по
доносу маршала Конева (см.: Khrushchev. Remembers, vol. II, р. 305).
О реакции Сталина на арест врачей рассказывала его экономка
Валентина Васильевна. Так, сразу же после ареста личных врачей Сталина о них
заговорили у Сталина за обеденным столом в присутствии Берия, Маленкова,
Хрущева, Булганина.
Аллилуева пишет: «„Дело врачей“ происходило в последнюю
зиму его жизни. Валентина Васильевна рассказывала мне позже, что отец был очень
огорчен оборотом событий. Она слышала, как это обсуждалось за столом во время
обеда. Она подавала на стол, как всегда. Отец говорил, что не верит в их
„нечестность“, что этого не может быть — ведь „доказательством“ служили доносы
доктора Тимашук, — все присутствующие, как обычно в таких случаях,
молчали…» («Двадцать писем к другу», стр. 192).
Аллилуева думает, что Валентина Васильевна пристрастна и
защищает ее отца, но добавляет: «И все-таки надо слушать, что она рассказывает,
и извлекать из этих рассказов какие-то здравые крупицы, так как она была в доме
отца последние 18 лет, а я у него бывала редко» (там же).
Допускал ли сам Сталин заговор против себя со стороны Берия?
Не только допускал, но и очень опасался его как раз после войны. Вот рассказ
Хрущева: «После войны Берия стал членом Политбюро, и Сталин начал тревожиться о
его растущем влиянии.
Более того, Сталин начал бояться его. Я тогда не знал, какие
причины для этого, но позднее, когда была раскрыта вся машина Берия по
уничтожению людей, все стало ясно. Практические средства по достижению целей
Сталина находились в руках Берия. Сталин осознал, что если Берия способен
уничтожить любого человека, на которого он укажет ему пальцем, то он, Берия,
может уничтожить и любого другого по собственному выбору. Сталин боялся, что он
окажется таким первым лицом, которого выберет сам Берия» (Khrushchev.
Remembers, vol. I, р. 335).
Все известные нам из истории тираны были мнительны,
трусливы, вечно воображали себя в опасности, сами разрабатывали сложнейшие
правила обеспечения своей личной безопасности, выкидывали разные трюки, чтобы
проверить преданность окружающих.
То, что люди называют манией преследования, на самом деле
было их вернейшим превентивным оружием против возможных заговорщиков. Сталин
превзошел и в этом отношении всех своих предшественников.
Прежде всего он лишил потенциальных заговорщиков их
излюбленного времени расправы с тиранами — ночи. Сталин был единственный в
истории тиран, который ночью не спал, а работал или веселился в компании
соратников у себя на даче.
Ложился спать в четыре — пять часов утра, а вставал в
одиннадцать двенадцать часов дня. Вся гигантская партийная и государственная
машина страны тоже приспосабливалась к этому режиму работы.
Сталин был и единственным правителем, не жившим в отведенной
ему официальной резиденции — в Кремле. Вся страна думала, что Сталин живет в
той трехкомнатной квартире в здании бывшего сената в Кремле, которую описал
Анри Барбюс, а на самом деле он жил в изолированной от внешнего мира,
запрятанной в лесу, обнесенной высоким забором крепости под Москвой, которая
называлась Ближней дачей в Кунцеве.
