Утром небо снова стало прозрачно-ясным, а солнце жгучим. «Виктория» поднялась в воздух. После нескольких тщетных попыток доктору все же удалось напасть на слабое воздушное течение, которое понесло их к северо-западу.
– Мы что-то совсем не подвигаемся вперед, – заметил Фергюссон. – Если я не ошибаюсь, мы сделали половину нашего пути приблизительно в десять дней, а при скорости, с которой мы движемся теперь, нам, чтобы закончить его, пожалуй, потребуются целые месяцы. Это тем более досадно, что нам грозит опасность остаться без воды.
– Ну, мы найдем ее, – отозвался Дик. – Невозможно, чтобы на таком огромном пространстве не встретилось какой-нибудь речонки, ручейка или пруда.
– Очень бы хотелось этого.
– А уж не груз ли Джо замедляет наш ход? – спросил Кеннеди, желая подразнить славного малого. Ему это доставляло удовольствие потому, что была минута, когда он сам поддался «золотой лихорадке». Но, ничем не высказав своего волнения, он теперь мог выступать в роли философа. Впрочем, Кеннеди держался добродушно-шутливого тона.
Джо жалобно посмотрел на шотландца. Но доктор ничего не ответил на вопрос своего друга. Он думал не без тайного ужаса о необъятных просторах Сахары: там ведь, он знал, проходят порой целые недели, прежде чем караван наткнется на воду. И Фергюссон с особым вниманием всматривался во всякую видневшуюся лощинку.
От этой тревоги и печальных воспоминаний о происшествиях последних дней настроение у путешественников заметно изменилось. Они мало говорили. Каждый был погружен в собственные мысли.
Славный Джо, побывав на руднике, точно переродился. Он стал молчалив; он жадными глазами поглядывал на нагроможденные в корзине камни; сегодня они ровно ничего не стоят, завтра они станут бесценным кладом.
Между тем самый вид этой части Африки будил беспокойные мысли. Местность делалась все пустыннее. Не было видно не только селений, но даже и отдельных хижин. Растительность исчезала; кое-где виднелись заросли каких-то низкорослых растений, напоминавшие шотландские вересковые поля. Среди беловатых песков и раскаленных камней попадались чахлые мастиковые деревья и колючий кустарник. Там и сям показывались первичные породы земной коры в виде скал с резкими и острыми контурами. Все эти предвестники безводной пустыни заставляли еще больше призадуматься доктора Фергюссона, Казалось, ни один караван никогда не осмеливался пройти по этим пустынным местам. Были бы видны следы стоянок, белели бы кости людей и животных, а здесь кругом не было ничего. Чувствовалось, что вот-вот безбрежные пески одни будут царить в этом унылом крае.
А отступать невозможно. Надо двигаться вперед во что бы то ни стало. Доктор только об этом и думал. Он жаждал бури, которая промчала бы их над этой пустыней, но, увы, на небе не было видно ни единого облачка. За этот день «Виктория» не пролетела и тридцати миль.
Если бы хоть воды было достаточно, но ее оставалось всего навсего три галлона. Фергюссон выделил один из этих галлонов для утоления невыносимой жажды, вызываемой палящим зноем было уже девяносто градусов
[23]
, а два оставил для питания горелки. Они могли дать только четыреста восемьдесят кубических футов газа, а горелка расходовала около девяти кубических футов в час. Значит, воды может хватить только на пятьдесят четыре часа полета. Это было точное и непререкаемое математическое вычисление.
– Всего пятьдесят четыре часа! – заявил доктор своим товарищам. – Но из боязни пропустить какой-нибудь ручеек, источник или хотя бы лужу я твердо решил не летать ночью, поэтому в нашем распоряжении есть еще три с половиной дня, и вот за это время нам совершенно необходимо раздобыть воду. Считаю своим долгом предупредить вас об этом. Я оставил для питья лишь один галлон воды, и нам надо очень скупо ее расходовать.
– Что ж, выдавай нам порции, – отозвался охотник. – А отчаиваться еще рано: ведь, по твоим словам, у нас в запасе три с половиной дня, не так ли?
– Совершенно верно, дорогой мой Дик.
– Тогда не будем вздыхать и жаловаться: это нам не поможет, а за три дня мы успеем что-нибудь придумать. Теперь же будем смотреть в оба.
За ужином воды было отмерено каждому очень немного, зато в грог пришлось влить побольше водки; но ее надо было остерегаться: она не столько освежала, сколько вызывала жажду.
«Виктория» провела ночь в огромной котловине, находящейся всего на восьмистах футах над уровнем моря. Это обстоятельство пробудило в докторе некоторую недежду; тут ему вспомнились гипотезы географов относительно того, что в центре Африки есть огромное водное пространство. Но даже если действительно такое озеро и существует, то до него нужно добраться, а в воздухе, увы, продолжала царить полнейшая тишина.
После тихой ночи с ее великолепным богатством звезд наступил такой же тихий, без малейшего ветерка, день. С самого раннего утра солнце стало палить нестерпимо, и температура поднялась страшно высоко. Уже в пять часов утра доктор дал сигнал к отправлению, но в тяжелом, как свинец, воздухе «Виктория» долго еще оставалась неподвижной. Фергюссон мог бы избежать этой палящей жары, поднявшись в верхние слои воздуха, но для этого пришлось бы израсходовать довольно много воды, что было теперь совершенно немыслимым. Доктор ограничился тем, что держался на высоте ста футов, и легкий, едва заметный ветерок потихоньку нес их к западу.
Завтрак состоял из небольшого количества мясных консервов и пеммикана. До полудня «Виктория» едва пролетела несколько миль.
– Что же делать? Мы не можем двигаться быстрее, – заметил доктор, – ведь не мы же командуем ветром, а он нами.
– Да, дорогой Самуэль, как бы теперь нам пригодился двигатель!
– Без сомнения, Дик, если бы только для него не требовалось воды. В противном же случае наше положение было бы нисколько не лучше. Да вообще до сих пор, к сожалению, не изобретен еще двигатель для воздушного шара. Воздухоплавание находится пока в том самом положении, в каком пребывало судоходство до изобретения парового двигателя. Ведь потребовалось же целых шесть тысяч лет для изобретения пароходных колес с лопастями и архимедовым винтом. Так что и нам, аэронавтам, ждать, видно, придется еще немало.
– Проклятая жара! – воскликнул Джо, утирая пот со лба.
– Будь только у нас вода, эта жара даже оказала бы нам услугу, – заметил Фергюссон. – Она ведь расширяет водород, и потому горелка не нуждалась бы в таком сильном пламени. Но, правда, будь у нас достаточное количество воды, нам не надо было бы так дрожать над нею. Ах, проклятый дикарь, из-за него мы лишились целого ящика драгоценной жидкости!
– Ты же не жалеешь о том, что сделал, Самуэль?
– Нет, Дик. Разве можно жалеть о том, что мы избавили этого несчастного от ужасной смерти. Но, что говорить, те сто фунтов воды, которые нам пришлось выбросить, были бы нам теперь очень кстати. Это верных двенадцать-тринадцать дней пути, а за такое время мы, конечно, перебрались бы через Сахару.
