– Стой на месте! Стой! Жди меня! Если
уедешь, я покончу с собой! – выкрикнула Милочка.
В ее голосе было такое отчаяние, перемешанное
с истеричной решимостью, что я невольно ответила:
– Хорошо, я сижу в «Жигулях», номер
восемьсот тридцать.
– Бегу! – заорала Мила.
Отложив красную трубку, я тяжело вздохнула: ну
вот, снова я попала в историю, сейчас мне предстоит беседовать с явно
психически нестабильной Милой. Ну отчего я влипаю в дурацкие ситуации? Зачем
стала отвечать на звонок? Пожалела сестру Андрея? Однако она странно ведет
себя, скорее как жена или любовница. Конечно, случается, что сестры ревнуют
братьев, но проявляется это по-другому. Женщины выражают неудовольствие
невесткой, без конца критикуют приготовленную той еду, насмехаются над ее
внешностью. Мила же отреагировала, словно пассия, которой объявили о разрыве
отношений. Ну почему я вляпалась в эту историю? Сообщать людям печальные вести
прерогатива милиции! Не схвати я телефон, сейчас бы уже сидела за письменным
столом, работала над новым романом. Хотя, если откровенно, в голове нет ни сюжета,
ни героя.
Дз-з-з-з, – зазудело из сумки.
Я вытащила свой телефон и глянула на дисплей.
Номер начинался с 411, писательницу Арину Виолову искало издательство.
Откашлявшись и ругая себя за трусость, я прощебетала самым милым голосом:
– Алло!
– Виола Ленинидовна, здравствуйте, –
очень вежливо прозвучало из трубки.
Стало совсем нехорошо: интересно, почему мне
решила позвонить Олеся Константиновна? Никаких рукописей я пока в «Марко» не
относила!
– Здравствуйте, здравствуйте, –
защебетала я, ощущая, как ледяная рука тревоги сжала сердце, – очень рада
вас слышать!
– Только что кончилось совещание,
посвященное съемкам вашего сериала, – как всегда, спокойно заявила Олеся.
Перед моим взором мигом возникла большая
комната с овальным столом, вокруг него на стульях сидят гомонящие сотрудники
«Марко». Основное большинство из них кричит, размахивает руками, сердится, одна
Олеся Константиновна внешне спокойна, она молчит, делая изредка пометки в
блокноте. Потом, когда буйство идей и фонтан креатива иссякают, Олеся Константиновна,
аккуратно поправив прядь красивых светлых волос, тихо произносит:
– В услышанном мною сейчас имеются
рациональные зерна. Первое.
И все замолкают. Абсолютно непостижимым
образом спокойная, никогда не выходящая из себя Олеся мгновенно находит необходимую,
рациональную идею в обсуждаемом материале. Светловолосая и голубоглазая
красавица обладает ехидным языком и острым умом. Однажды я, сидя около
полуоткрытой двери ее кабинета, невольно стала свидетельницей разговора
редактора и одного из полувменяемых, возомнивших о себе черт знает что авторов.
Писатель наотрез отказывался вносить в рукопись правку.
– Вы поганите мое слово, – орал
он, – искажаете мысли, обезличиваете текст.
– Хорошо, – согласилась
Олеся, – давайте укажем, что роман выпущен в авторской редакции.
– Ладно, – буркнул прозаик, –
по крайней мере я не стану беситься, читая потом собственную книгу, а то
корежит всего.
– И в авторской орфографии, –
закончила Олеся.
– Вы о чем? – напрягся литератор.
– Можем полностью сохранить рукопись в
первозданном виде, – мирно предложила редактор, – вы же хотите
предстать перед читателями в, так сказать, первозданном виде, без правки!
– Верно, – слегка сбавил тон автор.
– Хорошо, – воскликнула
Олеся, – значит, и название будет родное?
– Да! – рявкнул собеседник. –
Знаю я вас, поменяете на дебильное.
– В принципе заголовок интересный, –
словно не заметила хамства Олеся, – «Па́года в гостиной», но я не
очень поняла, при чем тут храм!
– Умереть не встать! О какой церкви идет
речь?
– Вот и я спрашиваю о том же!
– Вы неправильно поставили
ударение, – взвизгнул «Достоевский», – не па́года, не культовое
сооружение в Индии, а паго́да! Ну там дождь, снег, ветер… Паго́да!
Просто паго́да!
– Паго́да?
– Именно так.
Послышалось шуршание, потом слишком ласковый
голосок Олеси:
– Прошу прощения, вот орфографический
словарь, слово «погода» пишется через два «о», а не через два «а». Вы
по-прежнему настаиваете на авторской редакции? Тогда попытайтесь объяснить
читателям причину появления па́годы в гостиной!
Я чуть не скончалась от смеха в коридоре, а
потом тихо отползла в туалет, чтобы не дай бог не столкнуться с писателем,
который начал визжать, употребляя не совсем принятые в литературе выражения.
Оставалось лишь удивиться выдержке Олеси, во время разговора она ни разу не
вышла из себя. Моя редактор вообще никогда не повышает голоса, вот и сейчас она
приветливо объясняет:
– Виола Ленинидовна, постарайтесь сдать
следующую рукопись через две недели.
– Ага, – бормотнула я.
– Думаю, вы уже написали больше половины?
– Ну…
– Да или нет?
– Да, – лихо соврала я, вздрагивая
при воспоминании о совершенно чистых листах, стопкой громоздящихся на столе.
– Чудесно, значит, семнадцатого июля я
жду текст, до свидания, Виола Ленинидовна.
Я откинулась на спинку водительского кресла,
глядя на телефон, как на ядовитую змею. Олеся, кстати, единственный человек,
который ни разу не исказил моего отчества, остальные кто во что горазд:
Леонидовна, Леокадьевна, Ламинировна, Леопольдовна, Леософьевна… И где взять
сюжет? О чем писать? Зачем я соврала?
К глазам начали подкатывать слезы. Ну почему я
совершаю одну глупость за другой?
В боковое стекло постучали, я вздрогнула и
открыла дверь. Хорошенькая, похожая на розовую зефирку девушка нервно
воскликнула:
– Ты Виолетта?
– Да, Виола.
– И где телефон?
– Вот.
Милочка осторожно взяла трубку, повертела ее
пухленькими, украшенными золотыми кольцами пальчиками и отшвырнула аппарат в
сторону. Он отлетел прямо на шоссе, где на него незамедлительно наехал
троллейбус, превратив мобильный в мелкое крошево.
Я не успела удивиться неадекватному поведению
Милочки, как девушка села на бордюрный камень и, тупо уставившись на фонарный
столб, прошептала:
