– Она просила сообщить вам, что умирает.
– Где?
– В больнице.
– Адрес продиктуйте, – потребовала
Епифания.
Катя поспешно назвала город и улицу.
– Спасибо, – ответила незнакомка и
отсоединилась.
Катя растерянно глядела на телефон. Епифания
не проявила ни беспокойства, ни элементарного любопытства, не стала
вскрикивать, ахать, охать…
Через две недели Катю вызвали в комнату
свиданий. Там сидела совершенно незнакомая женщина непонятного возраста, одетая
в старомодное платье темного цвета, волосы посетительницы покрывал платок.
– Тут гостинец тебе, – приветливо,
словно хорошей знакомой, сказала она, – чай, сахар, конфет немного. Не
обессудь за малость.
– Как вас зовут и почему вы передаете мне
подарки? – изумилась Катя.
– Епифанией, – ответила женщина, –
мы с тобой по телефону говорили, а привет Настя Опара прислала.
– Она жива?
Епифания вздохнула и ушла от прямого ответа.
– Анастасия тебе за все благодарна.
– Так я ничего особенного не сделала.
Епифания улыбнулась.
– Это тебе так кажется!
– Просто позвонила вам по ее просьбе.
– Не всякая на такое согласится.
– Ерунда.
– Нет, – строго оборвала
Епифания, – неправильное слово. Кто ж милосердие так называет. Анастасия
говорила: ты скоро освобождаешься?
– Если беды не случится, то зимой, –
суеверно ответила Катя.
– Куда ж пойдешь?
– Не знаю, – растерялась
знахарка, – домой, наверное. Впрочем, никаких вестей из родных мест я не
имею, может, уж и бани, где последнее время жила, нет. Ну не выкинут меня на улицу,
пристроят небось.
Епифания поправила платок.
– К нам приезжай, примем, адрес запиши.
Сначала поездом до Москвы, затем электричкой в Буркино, ну а дальше пешком или
на автобусе, как повезет.
– Не чувствую я в себе сил «христовой
невестой» стать, – тихо сказала Катя, – не церковный я человек.
– И не надо, – просто ответила
Епифания, – я тебя в гости зову. Понравится, живи себе, места много,
станешь матушке Одигитрии помогать, она у нас за лекаря. Не по вкусу тишь и
глушь окажутся, в другом направлении счастье поищешь. Все равно тебе идти
некуда.
Катя послушалась Епифанию и приехала в
обитель, там она с огромным удивлением встретилась с Настей, которая опять
стала толстой и выглядела совершенно здоровой.
Некоторое время женщины жили при монастыре,
потом Епифания, у которой имелись совершенно неограниченные связи, выбила для
них комнаты в Буркине, так Опара и Катя очутились в одном доме. Катя, которой
суд запретил заниматься знахарством, служила в детском саду нянечкой, Настя
мыла полы в местной школе.
Один раз знахарка, давшая сама себе клятву
никогда не помогать больным, не удержалась и вправила спину скрюченному болью
соседу. Мигом по бараку разнесся слух о костоправе, и к Кате потянулись люди.
Пришлось снова браться за старое ремесло, только теперь она была крайне
осторожна, никаких подарков, кроме конфет и баночки кофе, не брала, аборты не
делала, от бесплодия не лечила. Катя щедро раздавала микстуру от алкоголизма,
сироп от кашля, мазь от порезов и ожогов, от больных детей она шарахалась, роды
не принимала. Даже тогда, когда в России появилась тьма нелицензированных
целителей, знахарка не изменила своим принципам. Одного полученного урока
хватило на всю оставшуюся жизнь.
Недавно барак начали расселять, Катя первой
получила квартиру, теперь наконец-то, на старости лет обретя отдельное жилье,
она ощущает себя королевой: вода, туалет, газ, что еще надо для счастья?
– А где Опара? – в нетерпении
спросила я.
– Не знаю.
– Она к вам не приходит?
– Зачем?
– Ну… вы же дружили.
– Вовсе нет, просто жизнь столкнула. Я
Насте помогла, она меня отблагодарила, с Епифанией познакомила. Если каждый
человек хоть одному себе подобному поможет, тут-то и настанет божье
царство, – спокойно ответила знахарка. – Закон всемирного добра.
– И где сейчас Опара?
– Я не знаю.
– А кто такая Лера?
– Лера?
– Валерия Опара.
– Понятия не имею!
Меня охватило раздражение.
– Но как же так! Ведь в самом начале
нашего разговора вы сказали…
– Что? – улыбнулась баба Катя.
– Что знаете Опару.
– Ясное дело, жили рядом долго.
– Леру!
– Ты меня неправильно поняла, –
нахмурилась бабка.
– Но зачем тогда столь долго и подробно
живописали свою жизнь?
Знахарка поправила кофту.
– Старость ум изводит, тоскую тут в
одиночестве, вот и решила поболтать.
– И еще я не поняла: при чем в вашей
истории проказа?
Баба Катя хмыкнула.
– Настя Опара в лепрозории работала,
врачом. А в том учреждении порядки почище, чем на зоне. Сейчас много чего в
газеты повыплескивалось, информации всякой, а о лепрозориях молчок, словно нету
их. Так ведь неправда, работают себе люди, и лепра существует. Только писаки
туда не едут, боятся. Прокаженных-то вылечить не могут, ну чуть-чуть жизнь им
скрасят, но радикального средства нет. Сожрет лепра заживо, долго мучиться
станешь. Лепрозорий хуже тюрьмы, нет надежды из него выйти по-честному, ну чтоб
отпустили, м-да… А так, конечно, всякое случалось, вот, например… кха… кха…
Знахарка старательно стала кашлять.
– Что «например»? – насторожилась
я. – Баба Катя, вы же что-то знаете, ну скажите!
– Например, – мирно продолжила
колдунья, – врачи тоже боятся, не всякий в лепрозорий работать пойдет,
заразиться-то легко, и бывает такое. С медсестрами беда, ой беда… Платят мало,
работы полно!
