Остальные двое таращились молча, но с нехорошим азартом.
Мазур медленно сделал пару шагов в направлении машины.
«Ну, никакого ребуса, – подумал он. – „Нэви
полис“, военно-морская полиция, обычный патруль... Но какого черта они
прицепились к гражданскому? Гражданские их не должны заботить вовсе. Как в том
старом анекдоте – ты мент сухопутный, ну вот и не лезь в наши морские
дела...»
Военная полиция сроду не вяжется к гражданским! Что за дела?
Какая-то ловушка? Но откуда?..
– Вы ко мне обращаетесь? – вежливо спросил Мазур,
подпуская максимум австралийского выговора.
– К тебе, к тебе! – оскалясь в сорок два зуба,
подтвердил сержант. – Ну, ближе, ближе, не укушу! Куда шлепаем?
Все трое, как и полагается правильному патрулю, были
трезвехоньки – и все трое таращились на Мазура с нехорошей цепкостью во взорах,
что полностью нарушало обычную практику. И крайне Мазуру не нравилось...
– Простите, офицер, – сказал он все так же вежливо, но
достаточно твердо. – А какое вам, собственно, дело, куда я... шлепаю?
Вы, насколько я помню свои права, только к военным можете цепляться... Тем
более что я вообще ничего не нарушал.
– Нет, ну блеск! – жизнерадостно рявкнул сержант,
оборачиваясь к сидевшим в машине. – Точно про тебя говорили – проныра,
каких мало... Каков фрукт? Бороденку успел отрастить, даже язык коверкает
совершенно не по-техасски... Даже уважать начинаешь. Другие без фантазии и
пронырливости, а этот – замысловатый... Ладно, Росс, волоки сюда быстренько
свою задницу, пока я не рассердился. Хуже будет!
– Как вы меня назвали? – хладнокровно осведомился
Мазур.
– А что, тебя как-то по-другому зовут?
– Конечно, – сказал Мазур. – Боб Симмонс, очень
приятно.
Теперь жизнерадостно ржали все трое.
– Очень приятно! – шутовски раскланялся сержант. –
А я – Элизабет Тэйлор, рад знакомству! – его лицо мгновенно переменилось,
он, недобро уставясь на Мазура, протянул: – А мне вот отчего-то кажется,
голубь, что никакой ты не Боб Симмонс, а самый натуральный Росс Баркер, штат
Техас, эсминец «Таллахаси», дезертир сраный, месяц в розыске... Рост твой, цвет
глаз твой, цвет волос, нос прямой, рожа овальная... Здорово, Росс! Как опоссум
не карабкайся, а охотнички под деревом! Ну, что таращишься? Лимузин подан, ваше
преподобие! Поедешь на родную базу по-хорошему или тебя непременно надо поучить
хорошим манерам? У меня запросто!
Он вмиг снял с пояса черную длинную дубинку и принялся
крутить ее вокруг запястья с несказанным проворством, так и порхала. Тот, что
сидел рядом с шофером, выпрыгнул из джипа, сделал пару шагов и остановился,
зайдя Мазуру за спину, расставив ноги, грозно подбоченившись.
Ситуация накалялась. Все это ничуть не походило на шутку или
дурацкий розыгрыш – вид у них был уверенный и целеустремленный, они
держались крайнее серьезно, а водитель вдобавок ко всему, не таясь, расстегнул
кобуру и положил на нее ладонь.
– Ну, ты непременно хочешь по-плохому? – тянул сержант,
сузив глаза в щелочки. – Слушай, Росс, не усугубляй! Тебе и так трибунал
светит, так что не надо... В конце концов, мне никто не приказывал
доставить тебя на базу непременно со всеми зубами и целыми ребрами, усек? У
меня терпение вот-вот лопнет...
«Нет, не шутят», – подумал Мазур. Какая, к черту,
ловушка ЦРУ? Все выглядело бы совершенно иначе... Скорее всего, его приметы и в
самом деле совпали с описанием одного из дезертиров – такое случается в любых
широтах. Все это оказалось бы мелким недоразумением... будь при нем
убедительные документы, позволившие бы этой горилле вмиг уяснить, что никакой
он не Росс. Но документов нет никаких, ни единого клочка бумаги... На базе,
конечно, в два счета разберутся, что привезли не того – но что потом? А
потом, конечно же, любой мало-мальски исправный служака попросит назвать свою
настоящую фамилию и адрес... и что им скажешь?
Вот это провал! Самое обидное – глупый провал, нелепый!
Угодить в лапы американских спецслужб из-за дурацкой ошибки мордатого
патрульного в сержантских нашивках...
Следовательно, никак нельзя ехать с ними на базу и качать
права там. Мазур бросил по сторонам испытующий взгляд, не ворочая головой.
Прохожих практически нет, только у скамейки торчит парочка смуглых подростков,
несомненных пуэрториканцев. Вряд ли они числятся среди юных друзей полиции, у
них в Штатах ничего подобного нет. И вряд ли аборигены питают любовь и уважение
к янкесам...
Рискованно, но что делать? Не на базу же с ними переться,
где моментально начнутся сложности!
– Послушайте, – сказал Мазур, делая последнюю
попытку. – Вы ошиблись, ребята... Я...
– Не понимает, – грустно констатировал сержант, надвигаясь
с целеустремленной бездумностью асфальтового катка.
Второй надвинулся из-за спины. Все это время Мазур якобы
машинально сворачивал в трубку толстую, страниц в двадцать, газету – и сейчас у
него в руках оказалась надежная дубинка, которой при некотором навыке – а Мазур
такими навыками обладал – можно было не просто оглушить, а в секунду отправить
на тот свет...
Он, правда, не стал обострять – не хотел, чтобы его потом
ловили со всем мыслимым размахом. Ни одна полиция в мире не стерпит, когда ее
сотрудников средь бела дня, в центре города убивают до смерти. Обидятся и
остервенеют, облава будет такая, что...
Одним словом, ситуация вновь вынуждала к самому слюнявому
гуманизму – и тугой бумажный столбик, импровизированная дубинка хоть и
взметнулась, хоть и нанесла удар в неуловимую долю секунды, но обошлось без
трупов. Сержант попросту задохнулся после меткого удара, побагровел, замер
нелепым монументом, силясь проглотить хоть немного воздуха – и Мазур
ударом ноги закрепил ус-пех, так, чтобы верзила с нашивками звонко приземлился
на пятую точку, аж гул пошел по площади...
Второй был уже в полете, прыгал на плечи. Чуть
отстранившись, Мазур перехватил его запястье, вывернул руку и отработанным
приемом отправил в недолгий полет вперед башкой, так что морской городовой
моментально, с ужасным грохотом впечатался бычьим лбом в борт джипа. Могучий
лобешник выдержал это испытание – но, что гораздо более удивительно,
выдержал и борт, даже не осталось серьезной вмятины...
Добавив и этому ногой, чтобы вырубить понадежнее, Мазур
развернулся к водителю. С ним оказалось проще всего – разгром патруля был столь
молниеносен и сокрушителен, что водила на недолгое время утратил связь с
реальностью, не успевая осознать во всей полноте суровую правду жизни. Так и
сидел, свесив челюсть, оцепенев, держа руку на кобуре. Должно быть, на его
памяти никто не обращался со славными морскими полисменами столь бесцеремонно и
не наносил такого урона...
Отправив его в беспамятство двумя ударами, Мазур огляделся.
Оба юных аборигена, прыгая на месте и махая руками, вопили что-то неразличимое,
но, несомненно, одобрительно-восторженное. Никак не походило, чтобы они
сокрушались по поводу столь беззастенчивого разгрома сил правопорядка, скорее
наоборот...
