Оказалось, у них нет ни малейшего желания бодаться с законом
и порядком, пусть даже кукольным пасагуанским. Аугусто что-то крикнул своим,
резким командным голосом, и вся троица, без малейшего возражения или замешательства,
гуськом потянулась вслед за ним в ворота мимо посторонившегося Мазура – разве
что один за другим одаряли его злыми многозначительными взглядами. Стоя в
воротах, Мазур видел, как они спустились с холма, как вспыхнули фары стоявшего
у подножия микроавтобуса, и он уехал, по пути высветив фарами потухшие окна
домика, где квартировала команда Мазура.
И облегченно вздохнул – обошлось без драки, превратившей бы
вечеринку в полное и законченное подобие советской танцплощадки. Любопытная
информация к размышлению, господа. Ребятки неглупые, хваткие, опасные... но
категорически не хотят связываться с местной полицией. Кто такие, интересно?
Направляясь обратно к дому, Мазур подумал, чуточку
подсмеиваясь над собой: ну, вот и завершилась мелодрама, как ей и надлежит по
всем законам. Совершил доброе дело, как заправский скаут, надо же. Вот наступит
последний в нашем мире трибунал, и спросит Бог Господь: «А что ты вообще
полезного сделал в жизни, ихтиандр этакий, кроме как резать людей на всех
географических широтах?» Вот тогда можно смело взять под козырек и ответить:
«Ваше высокопревосходительство, товарищ Бог! Было дело, спас однажды девушку от
похотливого кобеля, вознамерившегося... Прошу учесть как смягчающее
обстоятельство!» Вдруг да зачтется... Но на будущее – надо, пожалуй, держаться
подальше от этого домика, чтобы не влипнуть в очередные непонятности...
Ради интереса он все же заглянул в ту комнату – Ким
оказалась на месте, сидела, уже приведя себя в совершеннейший порядок, в
огромном старинном кресле с резной спинкой, с видом задумчивым и печальным.
Судя по всему, это была ее спальня: огромная старомодная постель размером с
авианосец, из какого-то темного дерева, и ворох современного белья.
Рядом с ней на столике стояла бутылка неплохого виски, и
Мазур налил себе без особенных церемоний, сел напротив, спросил с любопытством:
– Интересно, а как бы отреагировал на подобные забавы твой
папа, суровый морской волк?
Она слабо усмехнулась:
– Обычно такой затрещиной угощал, что до вечера затылок
болел…
– Значит, ты получила должное высокоморальное
воспитание, – сказал Мазур. – Чего ж дома не сиделось?
Она вскинула глаза, красивые и дерзкие:
– А почему тебе не сиделось в своей Австралии? У каждого
должен быть свой золотой галеон... Я же не думала ничего такого, он набросился,
подонок, совершенно неожиданно...
– Вот тебе изнанка голливудской славы, – сказал
Мазур. – Обезумевшие от страсти поклонники...
– Какая там слава! – безнадежно махнула она
рукой. – Так, пустяки. Будь у меня настоящая слава, я и жила бы иначе и уж
ни за что не лезла бы в эту развалюху с привидениями... Знаешь, такое
впечатление, будто здесь и в самом деле что-то сквозит по ночам... Выть хочется
от такой развалюхи! Но Билли твердит, что это поможет и будет толк...
Мазур не стал ей объяснять, что Билли давно уже признался,
что свалял дурака, и никакой пользы не предвидится. В спальню долетали слабые
отголоски раскрутившегося на всю катушку веселья, ничуть не омраченного
отсутствием хозяйки, о которой, есть подозрение, разгулявшиеся гости уже напрочь
забыли. Отсюда, с холма, Мазур видел свой домик – на кухне теплился огонек.
Интересно, кто это там полуночничает? То ли Мозговитый обдумывает в ночной тиши
очередной политически правильный донос, то ли Лаврик – очередные наполеоновские
планы...
– Он ушел?
– Еще как, – сказал Мазур. – Будь спокойна, я с
ним поговорил как следует, черта с два вернется. Есть у меня способность мягко
и ненавязчиво убеждать людей... Что ты ухмыляешься?
– Бог ты мой! – сказала Кимберли уже ничуть не
подавленно. – Все было до того похоже на сцену из фильма...
– Хочешь сказать, мне следовало уйти и оставить тебя с этим
паршивцем?
– Ничего подобного. Но сцена и в самом деле банальнейшая...
– А что делать? – пожал плечами Мазур. – У меня
есть страшное подозрение, что фильмы все же берут начало в жизни. Правда, ты
меня жестоко разочаровала...
– Я?! – она уставилась с неподдельным
изумлением. – Как это?
– Я, как и тысячи простых смертных, полагал, что кинозвезды
– это... Нечто... – он изобразил руками какие-то сложные фигуры, точного
смысла которых и сам не понимал. – Нечто неземное, феерическое, не имеющее
отношения к простой и грубой реальности. А передо мной сидит самая обыкновенная
девочка, заплаканная и…
– И вовсе я не заплаканная!
– Да, пожалуй, это я прибавил для красоты...
– И вообще, я сама могла ему как следует врезать, просто
растерялась чуточку, даже не сообразила, что можно царапаться. Отец меня
немного учил драться... А ты, правда, не видел ни одного моего фильма?
– Я и «Плейбоя» не видел, – сказал Мазур. – О чем
сейчас начинаю сожалеть.
– У Билли их куча с собой, иди, возьми и созерцай где-нибудь
в пустой комнате...
– Я же не извращенец, – фыркнул Мазур. – Оригинал,
сдается мне, лицезреть гораздо приятнее...
«Сваливать надо отсюда к чертовой матери, вот что, –
подумал он сердито. – Пока еще есть возможность, пока коготок не увяз. А
если она все же оттуда? Сколько их, таких, было в жизни – клятая Наташка
Пушкина не первая, отнюдь... Сваливать отсюда, наплевав на те перспективы, что
устроили бы Лаврика... Пусть сам разрабатывает, если ему охота...»
Содрогаясь от мучительной раздвоенности помыслов, он все же
плюхнул тонкий стакан на столик и встал.
– Эй! – воскликнула Кимберли. – Ты куда это?
Мазур посмотрел на нее сверху вниз и сказал чистейшую
правду:
– Если я сейчас не уйду, тебе придется кусаться и
царапаться...
Кимберли, не глядя, отставила стакан, едва не промахнувшись
мимо столика, встала, придвинулась вплотную и, глядя снизу вверх с
подначивающей улыбкой, спросила:
– А почему ты решил, дубина австралийская, что я буду
кусаться?
Положила ему руки на шею, закинула голову, зажмурилась – так
что грех не поцеловать ее как следует, чтобы дыхание перехватило. Замысел был
приведен в исполнение немедленно – а там и платье сползло с плеч, а там и свет
погас, и томный вздох в ухо, когда тела слились, и первое движение под
довольный стон...
...Мазур достаточно пожил на белом свете, чтобы уяснить:
самое трудное в таких вот ситуациях – убраться поутру естественно и
непринужденно, без малейшего душевного неудобства для себя и случайной подруги.
Трезвым прохладным утром, надобно вам сказать, если сами этого не знаете,
оборачивается по-всякому – свободно может оказаться, подруга, протрезвев,
начнет сожалеть и обо всех вольностях, что позволяла ночью с собой проделывать,
и о том, что вообще не выперла вас вчера к чертовой матери...
