Это была уже не она, конечно, – совсем чужая.
Вот только сначала ее показали сидящей в зале – как она
захлебывается от радости, услышав свое имя, как заходится в восторге ее свита,
человек пять-шесть обоего пола.
И среди ее свиты Мазур, к великому своему удивлению, увидел
Билли Бата – постаревшего, раздобревшего, лысого и даже, кажется, – о
чудо! – трезвого. Он не мог ошибиться. Это был Билли Бат собственной
персоной, благополучный, респектабельный, довольный жизнью. «Значит, она его не
бросила, – в совершеннейшем изумлении подумал Мазур, уже не слушая
американскую скороговорку ведущих. – Не бросила, не выперла, хотя толку от
него и сейчас, ручаться можно, никакого. Ай да капитанская дочка, мисс Пегги
Харди. Кто бы думал! Положительно, есть некий стержень в дочках, воспитанных
морскими капитанами...» И его, как крайне редко, но случалось все же, пронзила
морозная смертная тоска, грусть по навязанным ему недолгим чужим жизням, из-за
которых порой другие, не знавшие истины, относились к маске, как к живому
человеку... со всеми вытекающими отсюда воспоминаниями… Но длилось это секунды,
как всегда.
Он допил стакан и ушел заниматься своим делом – побеждать и
выигрывать… А как же, кто бы сомневался, как же иначе?.. Если прошлого –
нет, и это не дорога выбирает нас, а то, что внутри нас, заставляет нас
выбирать дорогу... Он ни о чем не сожалел. Только в песне человек может
превратиться в снег.
«Плейбой» до сих пор лежал где-то в нижнем, забытом ящике
стола, выбросить руки не доходили, а доставать порой и разглядывать с
ностальгически сведенным а ля Штирлиц лицом было не в его характере.
Да, а великолепный подводный аппарат «Скат» советская
оборонка повторить не смогла. Сначала не заладилось что-то, а потом грянули
известные события, когда всем стало не до оборонки вообще и до подводных
аппаратов в частности. Но уж в этом вины Мазура не было никакой.
