— Ну, доча, — загундосил
Ленинид, — я творческая личность, великий актер, раскрывшийся в силу трагических
обстоятельств лишь во второй половине жизни. В первой — себя искал, душу по
кусочкам складывал, теперь народу свет несу. А супруга моя, женщина плебейская,
чуть что за скалку хватается, у нее ни тонкости моральной, ни красоты
физической. Мне с ней неудобно и стыдно. В общем, развод!
— Странно… — пробормотала я и, стараясь
не дышать, прошла мимо стола к балкону. Решила — приоткрою дверь, авось
креветочныи дух выплывет наружу.
— Обычная трагедия, — со слезой в
голосе сообщил папашка, — сплошь и рядом случается. Мужчина добился
успеха, баба осталась на месте. Возьмем историю: Лев Толстой, Достоевский,
Чайковский… все были несчастны…
Я приникла носом к щели — ей-богу, бензиновый
смог Москвы лучше вони, царящей на кухне, — и перебила папеньку:
— Лев Толстой не понимал свою жену Софью,
но они прожили вместе много лет, Анна Достоевская верой и правдой служила мужу,
и он писал в своих дневниках: «Я не заслужил такого счастья, как моя супруга»,
а Чайковский имел нетрадиционную сексуальную ориентацию, отсюда и все его
терзания. Да бог с ними, с классиками, многие из них разводились и ругались с
женами, как обычные смертные. Меня смущает в твоей ситуации лишь одно: почему
Наташка отпустила муженька живым. Насколько знаю нашу бывшую соседку, а ныне
родственницу, она просто обязана была отходить тебя после заявления о разводе
тем, что первое попадет под руку: табуреткой, стулом, разделочной доской,
сковородкой.
Ленинид выбрал самую сочную креветку,
облизнулся и быстро пояснил:
— А мы не обсуждали проблему. Нацарапал
ей записку, покидал вещи в чемодан и…
— Сбежал, — подытожила я.
— Ушел с достоинством, — отбил мяч
Ленинид. — Просто решил обойтись без свар.
Плавную речь папашки, сопровождаемую
самозабвенным чавканьем, прервал резкий звонок в дверь.
— Кто там? — занервничал Ленинид.
— Отложенный скандал, — ухмыльнулась
я. — Наташка в компании со скалкой и сковородкой.
Ленинид изменился в лице.
— Не ходи.
Дзинь, дзинь, дзинь… — неслось из прихожей.
— Не открывай, — нервничал папашка.
— Она так не уйдет, — предостерегла
я.
Дзинь, дзинь, дзинь.
— Скажи, что меня тут нет! —
воскликнул «великий актер» и шмыгнул под стол.
— Врать некрасиво, — назидательно
ответила я. — Да и глупо при том, что на столе маячит миска с креветками.
Думаешь, Натка дура? Да она сразу просечет, что ты здесь.
Ленинид вынырнул из-под скатерти, схватил
плошку и, снова прячась вместе с посудой, прогудел:
— Ну, доча… Я тебе лучше живым пригожуся.
Да и сериал без меня никуда! О рейтинге подумай!
— Сиди молча, — велела я, —
попытаюсь купировать беду. Только, сам знаешь, если Натуля войдет в вираж, ее
не остановить.
Глава 15
Распахнув дверь, я попятилась. На пороге
дыбилась дородная фигура со скалкой в мощной руке.
— Его нету! — живо воскликнула
я. — Даже не заходил, никогда не слышала о вашем будущем разводе, извини,
сижу работаю, не до гостей!
— Прости, Вилка, — пропищало
чудище, — побеспокоила, но беда у меня!
Тут только до меня дошло, что одето оно не в
плащ или куртку, а в линялый от многочисленных стирок халат и обуто в
растоптанные тапки и это вовсе не Наташка, а Инна из тридцать восьмой квартиры.
Вот скалка у нее в лапе настоящая, круглая и толстая.
— Что случилось? — перевела я дух.
— Толька напился.
— Эка удивила! Он у тебя всегда
нетрезвый.
— А вот и нет, — замотала
встрепанной головой Инна. — Зашила его, три месяца ходил ни в одном глазу.
Дома я всю водяру вылила, на работе у него одно бабье. Где взял ханку?
Я молча глядела на Инну. Пусть говорит вволю,
пусть Ленинид посидит под столом в обнимку с миской креветок, пусть потрясется
от страха, пусть вспотеет, пусть! Впрочем, ему небось ничего не слышно, и это
плохо…
— Ты можешь шарахнуть скалкой по вешалке
и заорать: «А ну, иди сюда»? — прервала я соседку.
Та изумилась:
— Скалкой? Где мне ее взять?
— Да в руке держишь!
— Ой, и правда! Вот как разнервничалась,
схватила и не заметила. А зачем лупить по твоей вешалке?
— Тебе трудно?
— Да нет.
— Тогда начинай.
Инна треснула скалкой по указанному месту.
Удар пришелся прямехонько по моей сумке, висящей поверх куртки.
— А ну, — завизжала Инна, —
вали сюда! Сволочь! Подонок! — Потом, уже нормальным голосом, она
осведомилась:
— Хорошо?
— Замечательно.
— Ой, сумка твоя упала, и все высыпалось…
Но ты сама хотела!
— Конечно, потом подберу, а сейчас
говори, что у тебя стряслось.
— Пошли покажу! — попросила
Инна. — Ты детективы пишешь, скумекаешь, что к чему.
Я окинула взглядом выпавшие из моего ридикюля
шмотки. Ладно, вернусь и соберу их. Попросила соседку:
— Ну-ка, поругайся еще чуть-чуть, поори
громко. Пока я надевала туфли, Инна старалась изо всех сил — колотила скалкой
по вешалке и визжала:
— Урою всех! Насмерть! Убью на фиг!
— Хватит, — шепнула я, — пошли.
Теперь до утра не вылезет.
— Кто? — тихо спросила Инна.
— Да Ленинид, — захихикала я,
запирая дверь. — Он решил: его жена прибежала со скандалом, залег под
стол. Так ему и надо!
— Козлы! — с чувством произнесла
Инна. — Ну скажи, пожалуйста, какой толк от мужиков, а? Возьмем, к
примеру, моего Тольку. Сначала вокруг него мать, чтоб ей грыжу получить,
скакала — обстирывала, кормила, поила. Потом он на мне женился. И че вышло?
Теперь я у плиты кручусь, над утюгом дохну. На фиг мне муж? Денег больше его
зарабатываю, так за каким чертом таз с цементом пру, а?
— У вас ремонт? — удивилась
я. — Зачем осенью начали?
