— Думал, там твои фотки, интересные,
хотел просто посмотреть. Слышь, доча…
— Ничего не желаю слышать, —
буркнула я, решив обратиться в «Рамблер».
— Злая ты!
— Знаю.
— Грубая!!
— Ага.
— Нехорошая!!!
— Вся в тебя, — усмехнулась
я. — Яблочко от яблони. Вот только в тюрьме не сидела, потому что чужое не
тырила. Сделай одолжение, оставь меня! в покое.
— Че, теперь дуться до Нового года
станешь? — с отчаянием воскликнул папенька. — Лады, не буду больше
креветки варить.
Мне стало грустно. Ну какой смысл растолковывать
папеньке его ошибки? Все равно не поймет. С таким же успехом можно пытаться
обучить медведя игре на арфе.
— Все в порядке, просто устала, —
сказала я.
— Давай чайку принесу?
— Нет, спасибо.
— А может, макарончики сварить? Твои
любимые итальянские гнезда «Макфа»? Я и соус могу к ним сделать. Грибной!
Макарончики с соусом — просто пальчики оближешь!
— В другой раз — обязательно!
— Кофейку сварганю?
— Нет!!!
— Ну что ж ты так орешь.
— Отстань!!! Уйди!!! Не мешай!!! —
затопала я ногами.
— Ладно, доча, покедова, — тихо
ответил папенька, — коли понадоблюсь, на кухне сижу.
Мне стало стыдно.
— Извини, что-то у меня голова
разболелась.
— Это у тебя от голода. Давай я тебе
все-таки макарончики сварю с соусом.
— Ну, хорошо, уговорил.
Буквально через пятнадцать минут мы сидели с
Ленинидом на кухне и ели итальянские гнезда «Мак-фа» с грибным соусом — одно из
моих любимых блюд, которое мог приготовить даже папенька.
— Понимаешь, — решила я загладить
свою вину перед Ленинидом, — там на одном снимке кусок вывески виден.
Можно прочесть только «…олодок».
— И че?
— Хочу найти полное название места.
Снимок старый, информации в компе нет.
— А зачем тебе? — проявил интерес
папенька.
— Нужен адрес, — туманно ответила я.
— Так я подскажу! — радостно
воскликнул Ленинид. — Пельменная «Холодок» в Марьиной Роще.
Глава 16
Сказать, что я удивилась, это не объяснить
ничего.
— Откуда знаешь? — вылетел из груди
вопль. — Сведения точные?
Папашка встал из-за стола, перешел в гостиную,
плюхнулся в кресло, скрестил ноги и, навесив налицо выражение философской
задумчивости, протянул:
— Жизнь моя, доча, — роман. Вот
только времени нет описать ее в деталях. Может, попозже, когда уж не сумею
более людям радость своим талантом великого актера приносить, тогда и сяду за
стол, расскажу молодому поколению, тем, кто не страдал так, как я, не
испытывал…
— Короче, — рявкнула я, —
отчего уверен, что на фото пельменная «Холодок» в Марьиной Роще?
Папенька сначала обиженно поджал губы, потом
покачал головой:
— Экая ты…
— ..грубая и неласковая. Знаю. Быстро
отвечай на вопрос.
— Так на карточку поглядел, — начал
объяснять Ленинид. — Чем дольше зырил, тем сильнее удивлялся: во, еще жив
«Холодок»! Иль снимочек старый? Теперь цветные делают, а он черно-белый.
Посмотри на угол дома… Там доска памятная, верно?
Я сбегала за фотографией, уставилась на нее,
напрягая зрение.
— Ну… табличка какая-то вроде…
— Не, доча, тама написано: «В этом доме
жил видный деятель искусства В. Тараканов».
— Тараканов?
— Ага, — заулыбался папенька. —
Я все шастал мимо и думал: «Может, отец мой?» У меня-то детство горькое было,
родителей не знал, в приюте рос. Никто меня, как тебя, не баловал…
Я скосила глаза к окну. Людям свойственно
неверно оценивать события даже годовалой давности, а уж то, что происходило
десять, двадцать, тридцать лет назад, и вовсе покрывается толстым слоем пыли
забвения. Интересно, Ленинид и впрямь считает, что жизнь крохотной Вилки,
девочки, воспитываемой алкоголичкой-мачехой, текла счастливо? Хотя не все было так
плохо во времена моего детства, Раиса по-своему любила падчерицу и даже
пыталась в меру возможностей радовать ребенка нехитрыми подарками
[6].
Но у нас сегодня не вечер воспоминаний. Что там еще папенька вещает?
— Будь тот деятель не Тараканов, —
мирно журчал Ленинид, — я б и не запомнил. Прусь, бывалыча, к Прыщу,
налечу глазами на табличку, и так горько делается. Эх, кабы знал папаша, что
его сыночек голодает, холодает…
— Твое отчество Иванович, —
напомнила я.
— И че? В приюте придумали, — не
растерялся папанька. — Нет, теперь точно знаю: В. Тараканов, деятель
искусства, отцом мне приходится, иначе откуда у меня великий талант актера?
Тут мое терпение кончилось, я стукнула кулаком
по столу и велела:
— Говори внятно, без дури! Что за
пельменная «Холодок»?
Ленинид крякнул и завел рассказ. Приводить тут
полностью его речь нет резона, поэтому вычленю главное.
Надеюсь, помните, что папашка большую часть
жизни… как бы это помягче выразиться… являлся «лицом, которое посягало на чужую
собственность с целью получения наживы». Меня немного смущает в данной
формулировке слово «лицо», потому что Ленинид воровал руками, убегал ногами,
прятал чужие кошельки на груди… Не одно «лицо» участвовало в безобразии,
остальное тело тоже старалось. В общем, папенька «работал» банальным вором, пер
не только бумажники, но и вещи. А потом ехал в Марьину Рощу, в пельменную
«Холодок». Многие уголовники знали: там, в углу, за маленьким столиком сидит
мужик неопределенного возраста, с малоэстетичной кликухой Прыщ. Думается, в
паспорте у него стояло иное имя, но папашка знал скупщика краденого лишь по
«погонялу».
Прыщ был редкостным скупердяем: за часы,
стоившие двадцать рублей, он давал один целковый. Но Лениниду было некуда
деваться, иных каналов сбыта «заработанного» папенька не имел, приходилось
брать предлагаемый мерзким Прыщом «гонорар» и уходить.
