Под маской милой, слегка апатичной деточки
скрывался вулкан страстей. Очень рано Марина начала задавать себе совсем не
детские вопросы. Например: зачем родители произвели ее на свет? Особой любви у
папы и мамы к дочери нет. Он занят лишь коллекционированием, она живет
интересами супруга, в сердце предков нет места для любви к детям. Так какого
черта они их с сестрой родили? Не наскребли средств на аборты?
Кстати, почему в семье постоянно не хватает
денег? Вон сколько ценностей понавешано и наставлено в комнатах, а Марина
четвертый год ходит в одной куртке, рукава уже скоро перестанут прикрывать
локти, просто стыдно появляться в школе в подобном виде. Отчего на столе у
Константиновых нет фруктов, мяса и конфет, а есть одна дешевая вермишель да
хлеб?
Чем дольше размышляла на разные темы Марина,
тем яснее понимала: ее не любят, относятся к ней как к стулу. Нет, неверно. Вот
как раз стулья в гостиной папа обожает, а Маришкино место в доме за гнутым
эмалированным тазом, который висит в сортире.
Иногда девочке хотелось превратиться в
таракана, потому что при виде противного насекомого Розалия принималась
кричать. Прусак вызывал хоть какие-то эмоции у жены профессора, а к дочери мать
относилась абсолютно равнодушно, просто не замечала девочку.
Сидя на подоконнике, Марина строила воздушные
замки. Вот она закончит школу и уйдет из дома, станет знаменитой, утрет нос
маме и папе. О Лизе Марина не думала, младшая сестра воспринималась ею как ваза
в гостиной — стоит и не мешает. Никакой привязанности к Лизе Марина не
испытывала. Иногда, правда, она думала: «Кабы не Лизка, мне бы купили два
платья к Новому году».
Но потом, слегка повзрослев, Марина поняла:
обновку, не имей она сестры, все равно приобрели бы одну, и перестала
воспринимать Лизу как соперницу.
Жизнь текла размеренно: утром девочка ходила в
школу, потом бежала в спортивную секцию, а вечер проходил на подоконнике. И
именно там, на окне, Марина нашла свое счастье.
Один раз девочка, как всегда, маячила в
проеме, несмотря на то что часы пробили полночь. Ей не хотелось спать. Глаза
подростка бездумно глядели на улицу, и тут она увидела парня, который крался
вдоль тротуара, прижимаясь к стене дома. Марине стало интересно. Она вытянула
шею. Неожиданно юноша оказался прямо у нее под окном, явно не подозревая, что
чуть выше сидит молчаливый свидетель происходящего.
Послышался шум, показалась машина, из нее
выскочили два мужика.
— Где он? — спросил один.
— Кажется, в свой подъезд утек, —
ответил второй.
— Ты беги туда, а я здесь
покараулю, — заявил первый и замер у «Волги».
И тут Марина, сама не понимая почему,
совершила поступок, который перевернул всю ее жизнь. Видя, что преследователь
стоит спиной к ее окну, она прошептала:
— Эй, рама открыта, влезай!
Парень услышал тихий голос и в мгновение ока
оказался в комнате.
— Спасибо, — бормотнул он. — Ты
одна?
— Нет, родители и сестра дома.
Юноша схватился за подоконник.
— Не бойся, — усмехнулась
Марина, — они сюда не заходят, даже в случае пожара не заглянут.
— Давай знакомиться, — улыбнулся
парень. — Меня зовут Павел. Между прочим, живу напротив. Ты библиотеку
знаешь?
— Ага, — кивнула Марина.
— Если туда ходишь, то могла мою мать
видеть, Теодору Вольфовну Блюм, — продолжил юноша.
— Нет, — помотала головой
Марина. — я с ней незнакома, книги не беру.
Вот так и началась великая любовь.
Глава 31
Когда маленькая Лиза принеслась к сестре с
известием о том, что папа собрался продать квартиру, а дочерей отправить в
приют, Марина испугалась не на шутку. В отличие от все еще наивной сестры она
великолепно понимала: отец, если речь идет о пополнении коллекции, не
остановится ни перед чем.
Велев Лизе идти к себе, Марина пошла к
гостиной и стала подслушивать разговор родителей. Очень скоро она поняла: в
руки папы попала крайне ценная вещь, и отец на самом деле станет обменивать
шикарную квартиру на крохотную конуру. Мама полностью на его стороне, она
готова поместить дочек в интернат и забыть о них.
Марине стало страшно. Меньше всего ей хотелось
очутиться в приюте на правах сироты при живых родителях.
Отношения с Павлом у девочки давно перешагнули
за грань обычной подростковой влюбленности. Теперь Павел, великолепно знавший о
том, что ни Розалия, ни Федор, ни Лиза в спальню к Марине не суются, частенько
навешал возлюбленную. Они жили словно Ромео и Джульетта, только юноше не
требовалось лазить на балкон. Павел делал любовнице подарки: то туфли купит, то
колечко. В тот вечер Марина дождалась юношу и со слезами на глазах рассказала
ему ситуацию.
— Мы отсюда уедем, — шептала
девочка, обнимая парня за шею, — окажемся в интернате. Фиг бы с
родителями, я их видеть совсем не хочу, но меня разлучат с тобой.
Павел прижал к себе любовницу и сказал:
— Меня мои тоже достали. Прямо сил нет!
Отец совсем задавил, а мать лишь бормочет, будто молится. Слушай, а давай
смоемся…
— Как? — горько спросила Марина.
Павел потер руки.
— Точно, все замечательно складывается.
Слушай, фигурки твой отец получил от моего отца, кошки и впрямь бешеных денег
стоят. Уж не знаю, правда то или нет, но моя мать рассказала такую сказку… Это
ее семейная история.
Выслушав легенду про проклятие, Марина слегка
испугалась.
— Ой, не надо их брать!
— Почему? Стырим и уйдем. У меня есть
нужные знакомые, — начал пояснять Павел, — продадим и устроимся.
Куплю тебе и себе новые паспорта, и заживем.
— Страшно.
— Ерунда, — твердо заявил
Павел, — это единственный шанс. Сейчас дождемся глубокой ночи, ты возьмешь
кошек, и уйдем через окно. Раньше завтрашнего обеда нас не хватятся, успеем
спрятаться.
Чего трусить? Если сейчас сопли распустить,
тебя в приют упекут.
— Вдруг кошки и впрямь горе
приносят? — прошептала Марина. — Они же чертовы помощницы!
— Не будь дурой, — ласково ответил
Павлик. — Тебе-то уж точно не навредят, если верить кретинской сказке, они
только фамилии Блюм мстят.
— Но ты наполовину Блюм, — напомнила
Марина, — а если у нас дети родятся, им четверть от Теодоры достанется.
