Встав под душ, я призадумался. Пока что ясно
одно: ни к Николетте, ни к Элеоноре я не вернусь. До недавнего времени
секретарь общества «Милосердие» мирно жил по правилам, которые в раннем детстве
внушил ему отец. Павел Иванович был человеком на редкость благодушным, даже
жена-актриса, дама крайне истеричного нрава, не могла похвастать тем, что способна
довести мужа до состояния аффекта. Я никогда не задавал отцу вопрос: «Почему ты
живешь с моей матерью?»
Как все дети, я был эгоистичен и глуп. Но
после смерти отца начал задумываться: а что связывало семью Подушкиных? В
отношении Николетты понятно: она не сделала яркой карьеры на сцене, а роль жены
писателя в советские годы была престижной. Власть любила литераторов, если те,
конечно, не диссидентствовали и не пытались открыть народу глаза. Мой отец
никогда не был ни борцом, ни революционером, он писал исторические романы о
Древней Руси, этакую смесь из быта, приключений и любви. Хороший язык, крепкая
сюжетная канва, яркие характеры. Творчество отца имело успех, жаль, что сейчас
оно забыто.
Будучи реализован творчески, в семье Павел
Иванович ушел в так называемую внутреннюю эмиграцию. Ему было сложно затевать
развод с вздорной женой, да это и не одобрялось тогда. Думаю, немалую роль в
сохранении союза с Николеттой сыграло наличие сына, то есть меня. Отец,
дворянин в десятом поколении, был озабочен продолжением рода, и он не уставал
мне повторять:
– Ваня, иногда обстоятельства бывают
сильнее человека, не следует с голыми кулаками идти на танки. Лучше тихо
переждать, пока адская колесница, грохоча железом, прокатит мимо. Сохранишь
таким образом душевное спокойствие и репутацию.
Под военной машиной отец явно имел в виду
Николетту. Если жена начинала летать по дому на реактивной метле, папа
незамедлительно покупал ей подарок и обретал временный покой. Но порой Николетта
закусывала удила, и тогда отец съезжал на дачу, там он пережидал бурю.
Ну и что же получилось в конце концов? У
маменьки возник стойкий рефлекс: если затеять бучу, тебе принесут коробку
конфет. Кто виноват в том, что Николетта такова, какова она есть? Генетика?
Дурное воспитание? Или позиция мужа, предпочитавшего заткнуть рот истеричке
шубой, колье или поездкой в Карловы Вары?
Я взял полотенце, завернулся в него и
уставился в облупившееся по краям зеркало. Кто сделал маменьку таковой, какова
она есть? Не знаю, но только не я. Хотя ваш покорный слуга тоже внес в это свою
лепту: после кончины отца я служил Николетте и кошельком, и мальчиком для
битья, и джинном из лампы. Я, как и отец, при первых звуках скандала втягивал
голову в плечи, прижимал уши, опускал хвост и полз в магазин за презентом.
Шубы, машины, бриллианты я покупать не мог, но приносил конфеты, духи,
косметику, чем вызывал на свою голову град упреков в скаредности. Я считал, что
такое поведение матери естественно, и никогда не пытался бороться. Ну разве
можно идти на танк с голыми руками? Ванечка, памятуя совет отца, отсиживался в
кустах, считал трусость и неумение постоять за себя проявлением
интеллигентности. А теперь что-то во мне сломалось, я более не хочу приседать и
закрывать голову руками.
Внезапно на ум пришло воспоминание из детства.
Отец съездил в ГДР и привез мне чудо-машинку, седан, управляемый на расстоянии.
Я пару месяцев забавлялся с игрушкой, а потом уронил ее. Машинка не перестала
ездить, нет, она по-прежнему бойко носилась по квартире, вот только уже не
подчинялась командам с пульта. Если я пытался направить модель вправо, она,
будто назло мне, ехала налево.
Похоже, нечто подобное случилось на днях и со
мной. Я, может, и хочу вернуться к Элеоноре в свою уютную комнату, к книгам, хорошему
коньяку, налаженному быту, приятной работе и достойному окладу, но не могу!
Механизм сломался, он более не подчиняется приказам других людей. Странно, что
этот казус случился со мной только сейчас, а не много лет назад.
Мне придется остаться у Морелли и начать жизнь
с нуля. Личина Владимира Задуйхвоста, наверное, лучшая в такой ситуации. Иван
Павлович Подушкин должен исчезнуть, господь с ним, никчемный был человек.
Я попытался уложить мокрые волосы. Хорошо,
буду заниматься делами Морелли, посмотрим, удастся ли мне вытащить их из болота
на вершину шоу-бизнеса. Теоретически я понимаю, как следует действовать,
практически же никогда не пробовал заниматься ничем подобным. Но роль продюсера
кажется мне интереснее, чем выполнение поручений Норы под аккомпанемент ее
ехидных замечаний вроде: «Не жвачься, Ваня!»
Я еще раз посмотрел в посеребренное стекло и
тихо сказал:
– Здравствуй, Володя! Жизнь дала тебе
шанс, используй его. Все плохое, что с нами случается, в конечном итоге идет
нам же на пользу. Для каждого звучит труба судьбы, но только не всякий слышит
ее звук! Ничего не бойся, верь в себя, и непременно добьешься успеха.
– Эй, Ваня! – заорал Мара,
всовываясь в ванную. – Ты прямо как Жозефина, целый час марафетишься!
Яичницу будешь?
– Да, – кивнул я, – знаешь,
зови меня лучше Володей, а то может возникнуть непонимание у посторонних. По
паспорту я Владимир!
– Ерунда, – отмахнулся
акробат, – если кто удивится, ответишь – это псевдоним.
– Ему ни Ваня, ни Володя не
подходят, – вдруг влез в разговор Энди, – не его это имена.
Мне стало интересно.
– А какое же, по-твоему, мне подходит?
– Алан, – заявил он.
– Не, – фыркнул Мара, – Конрад.
– Вы чего, – заржал Антонио, –
лучше Герман.
– Супер! – подскочил Энди. –
Оно самое!
– Не скажу, что я в восторге, –
возразил я.
– Ой, яичница, – спохватился Мара и
убежал.
Энди и Антонио потопали за ним. Я кинул взгляд
в зеркало. Герман! Ну и ну! Лично мне по вкусу более простые имена вроде Петра
или Павла. Я поправил волосы, они неожиданно покорно уложились в желаемую
прическу. Мне стало весело.
