А значит, золотые дни Олбарии не завершатся Золотым Герцогом, они еще только начинаются, эти дни, раз рядом с королем восседают такие талантливые мальчишки. Ради этого ты и сражался с каринтийцами, герцог Олдвик, а твой король загонял обратно под землю непобедимых гномов. Вот почему тебе нипочем и гроза, и дождь, и ветер — ты убедился, что Джеральд остался Джеральдом, а примерещившийся тебе мерзкий призрак воскресающих Дангельтов не более чем призрак! Джеральд никогда не превратится в Дангельта. Никогда.
Герцог вновь посмотрел на коротышку, жонглирующего тарелками. Нет, какой все-таки удачный день! Сначала Роберт де Бофорт, теперь этот безвестный жонглер, мечтающий стать чем-то большим. Да ведь ради таких, как они, Джеральд и делает то, что делает. Потому что они — будущее Олбарии. Без них вы с Джеральдом — просто ходячие мертвецы, которых похоронить забыли.
Коротышка тем временем закончил собирать миски с тарелками. Пустой посуды покамест больше не было, и он, получив у трактирщика свою полную миску да кружку вина, остановился на миг посреди зала, выбирая место, где бы присесть поужинать.
— Присаживайся, — дружелюбно предложил ему герцог.
Коротышка приметно дрогнул. У слуг герцога поотвисали челюсти. Нет, вот они бы нипочем какого-то трактирного слугу за свой стол не пустили. И вольно же их светлости этак дурачиться!
— Вы это… мне? Ваша… светлость? — приметно запинаясь, выдавал из себя коротышка.
— Тебе-тебе, — кивнул герцог. — Садись да ставь скорей свою миску, а то ведь она горячая, наверняка тебе пальцы жжет.
— Есть немного, — ухмыльнулся коротышка, ставя свою миску на стол и присаживаясь рядом с герцогом.
— У, морда немытая, — завистливо прошипел один из слуг герцога. — Ты бы хоть поклонился, деревенщина! Такая честь…
"А зависти-то сколько! — мимолетно подумал герцог. — Не тебя за свой стол герцог посадил, не тебя — урода какого-то, бродягу низкородного почтил! А ведь, посади я тебя рядом с собой, ты бы лепетал и заикался, так что тошно бы сделалось, да еще и вывернул бы на себя миску-другую от почтительности и благоговения. Да ты и не посмел, и не хотел бы за один стол со мной попасть, но вот я посадил кого-то другого — и ты изнемогаешь от зависти и ненависти. Прогнать тебя, что ли? Ведь ты урод похлеще этого коротышки. Он всего лишь недомерок. У него тело маленькое. Кто знает, почему оно, усохло, почему не развилось, как должно. Во всяком случае, он выжал из него все, что можно. А у тебя не тело, у тебя душа усохшая, маленькая, всю ее зависть изъела. И ведь я знаю, почему так случилось. Имя твоей болезни — Дангельт. Он и многие подобные ему сотворили таких, как ты. Эта зараза так сразу не исчезнет, не рассеется. Поэтому я не прогоню тебя, хоть ты и мерзок. Ты так же, как и этот карлик, не виновен в своем уродстве".
— Я слишком мал ростом, чтобы кланяться, — мягко пояснил коротышка, глядя герцогу прямо в глаза. — С моим ростом голову нужно держать высоко, не то ведь и впрямь не заметят.
Вот это сказал!
Слуги за соседним столиком замерли от ужаса, а герцог расхохотался.
— С таким-то норовом тебя всякий приметит, — отсмеявшись, заметил он.
— Это утешает, — спокойно кивнул коротышка.
— Вот только выжить с таким норовом трудновато, — добавил герцог.
"И почему у меня не выходит разгневаться на этого нахального недомерка?"
— А мне выживать не надо, Ваша Светлость, — ответил коротышка. — Это вам надо, вы за многих людей отвечаете, а я — сам по себе, мне достаточно просто жить.
"Да ты хоть понимаешь, что ты сейчас сказал, маленький мерзавец? Вижу, что понимаешь. Как же ты посмел-то, а? А ведь посмел. И не боишься. Ни капельки не боишься. И почему я стерплю это от тебя? А ведь стерплю. И еще послушаю. Не каждый день такое услышишь".
Герцог поглядел на своего собеседника с новым оттенком уважения.
— Далеко не каждый способен понять такие вещи, — промолвил он. — Так ты, значит, умен. Умен и дерзок, иначе не посмел бы намекать на то, на что ты намекаешь. Ты, значит, свободен и одинок, тебе не нужно ни за кого отвечать, и поступаться собственной честью тоже не нужно. А я, герцог, отвечаю за многих, и значит, неизбежно вынужден это делать. Моя честь запятнана, так? Мне приходилось гнуть шею перед обстоятельствами, молчать, когда требовалось сказать правду, улыбаться, когда нужно было ответить ударом на удар. Ты даже не сомневаешься в своем обвинительном приговоре. Не сомневаешься, хоть и не знаешь меня…
— Вы живы… — обронил коротышка.
— Верно, — кивнул герцог. — Я жив. Обвинению этого достаточно. Что ж, бесстрашный карлик, ты прав. Я признаю твой приговор. Прошу лишь учесть одно маленькое смягчающее обстоятельство: я выживал для того, чтоб раньше или позже появились те, кто будет просто жить.
— Я бы никогда не сел за один стол с мерзавцем, — заявил дерзкий коротышка.
Слуги давно уже молчали, как воды в рот набравши, теперь они делали вид, что их не существует в природе.
— Ну спасибо на добром слове, — ухмыльнулся герцог. — Быть может, ты пьян?
— Я недостаточно богат для этого, — сказал коротышка.
— А чтоб оскорблять герцога, выходит, достаточно? — потешался герцог.
— Так ведь честь — бросовый товар, ее кто угодно поднять может, — не остался в долгу коротышка. — Каждый достаточно богат, чтоб купить ее, вот только не каждому она по плечу. Да и налоги на нее ужас какие, купить не шутка, да вот потом жутко. Не каждому по нраву.
— Так вот оно в чем дело, — понимающе покивал герцог. — Налоги. А я-то, старый дурак, и не понял…
Ему было… странно. Наглый карлик нес жуткие дерзости, его бы за ноги повесить за такие речи, а он, герцог, сидит и вот так вот запросто болтает с этим хамом, выслушивает его оскорбления, да еще и удовольствие от этого получает.
— Тебе с такими речами шутом работать нужно. Самое для тебя ремесло, — сказал герцог.
— Ага. И рост у меня подходящий, — ухмыльнулся коротышка.
— Ты можешь стать и еще короче, — сказал герцог. — Уж тогда-то тебя точно от земли не видать будет.
— Вряд ли тогда это будет меня интересовать, — отмахнулся коротышка.
— Шутов, по крайности, не казнят, — заметил герцог. — А то с таким языком твоей голове недолго красоваться на твоих плечах.
— Пока вроде при мне, — коротышка потешным жестом ухватился за голову, словно проверяя, на месте ли она.
— Не иначе что чудом господним, — сказал герцог.
— Неустанно воздаю Ему хвалу, — подхватил коротышка.
— Ты б Его лучше не гневил понапрасну.
— Не могу не гневить. Не выходит. Таким уродился.
— Слушай, а может, ты ко мне шутом пойдешь?
— С чего бы это?
— Ну… я дам слово не рубить тебе голову… — предложил герцог. — Даже если ты будешь на мою собственную ежедневно выливать ведро помоев.
