— Да на кой я вам сдался? — досадливо спросил коротышка.
— Хочу поучиться жить, — ответил герцог. — Все время выживать, говорят, вредно для здоровья.
Карлик вздохнул. В его глазах колыхнулась глухая затаенная боль. И тоска. Так много тоски. Весь мир можно отравить этой тоской.
"Спокойно, парень. Не ты один носишь в себе такое. Однако много же в тебе этого, бедняга!"
Еще миг, и коротышка овладел собой. На лицо вернулась прежняя нагловатая ухмылка. И глаза стали прежними: умными, цепкими и… закрытыми. Захлопнулась в них какая-то дверка, за которой колыхался этот бездонный колодец боли. Дерзкий веселый наглец вновь занял свое место за столом напротив герцога.
"А ведь это и в самом деле его место, — подумалось герцогу. — Его по праву, хоть у него и права-то такого нет да и откуда бы ему взяться?"
А вот не чувствует его светлость герцог Олдвик ничего неправильного в том, что напротив него сидит этот парень. Не чувствует, и все тут.
— Я был бы рад, — виновато промолвил коротышка и замолчал.
Герцог ощутил новый прилив удивления.
"Что я такого сказал? Смотрит он прежним наглецом, но говорит так, будто в чем-то провинился передо мной. Да уж, этот парень сплошная загадка!"
— Я был бы рад принять ваше предложение, ваша светлость, — сказал коротышка. — Я почел бы… за честь. Но… у меня есть… долг, наверное. Я должен ехать в Марлецию. Поступить в университет. Пока я жив, я не могу к этому не стремиться.
— А почему ты решил стать студентом? — спросил герцог.
— Потому что моя мать умерла, рожая меня… — сказал коротышка и замолчал. Где-то за закрытой дверью грохотал и ревел неизбывный океан горя, хрипел нескончаемый ураган страдания, но у герцога не было ключа от этой двери. Может, и не будет никогда. Такие, как этот парень, ключей не выдают никому. И что тут скажешь?
Коротышка молчал, уставясь в свою миску. Молчал и герцог. А что тут скажешь? И рад бы утешить несчастного, да тот не примет ничьих утешений. Такие все делают для себя сами. Абсолютно все. Ничьей помощи они не примут, даже если нуждаются в ней безмерно. Даже если умрут без нее. Им и вправду проще умереть. Помощь таким оказывают, предварительно оглушив их здоровенной дубиной, связав и заткнув рот. И никак иначе.
— Женщины не должны умирать родами, — сказал коротышка.
— Не должны, — повторил герцог, думая о своей жене. Он и сам не мог бы сказать, о которой, — о той, что умерла родами, не дождавшись мужа с войны, или о совсем еще юной девочке, на которой герцог женился так недавно. В этот миг они слились для него воедино, и это было страшно.
— Вот я и решил выучиться на врача, чтобы найти способ предотвратить это, — сказал коротышка.
— Но разве может быть такой способ? — спросил герцог. — Врач может облегчить страдания, помочь роженице, но… все равно ведь остальное в руках божьих, разве нет?
— Способ был, — упрямо мотнул головой коротышка. — Я знаю, что был. Просто его забыли. А я вспомню.
— Вспомнишь?
— Найду.
— Глупо было предлагать тебе колпак с бубенцами, — вздохнул герцог. — Прости.
— Почему же? Вовсе не глупо, — улыбнулся коротышка. — Просто несвоевременно. Кто знает, может, я еще и постучу в ворота вашего замка. Должность шута с обязанностями врача вполне совместима. Такой шустрый парень шутя справится с обеими, вы не находите, ваша светлость?
— Нахожу, — кивнул герцог. — Шутя — точно справится. Никаких сомнений. Так что я буду считать, что столь заботящийся о своей чести человек кое-что мне пообещал.
Коротышка одним глотком прикончил свою кружку вина и встал.
— Что ж, мне пора к моим мискам, — сказал он. — А то наш добрый хозяин, того и гляди, отправится собирать их сам и заплатит мне на один медяк меньше. Для бедного студента существенно, а ведь я даже еще и не студент.
— Погоди, — герцог решительно ухватил будущего доктора за рукав. — Стой!
Он быстро снял с пояса кошель с деньгами и протянул его коротышке.
— Мы сидели и беседовали как равные, — тихо проговорил тот, отводя руку герцога, отталкивая от себя кошель. — Теперь вы хотите стать больше? Опрокинуть меня этими деньгами? Зачем? Вам так нужна победа в этом маленьком глупом споре? Победа над ничтожным карликом, на которого и удар меча-то потратить жалко?
— Дурак!!! — рявкнул на него герцог. — Это не для тебя! Как ты только посмел подумать такое? Это тебе на обучение, мерзавец! Женщины не должны умирать родами! Так вот — это, — он гневно взмахнул кошелем, — это для них! Для них, понял?!
И герцог основательно треснул коротышку кошелем по лбу. Не так, чтоб насмерть, а так, чтоб понял, кретин безмозглый.
Коротышка дрогнул, но не издал ни звука. Только моргнул.
— Вы сравняли счет, ваша светлость, — сказал он, протягивая руку за кошелем.
— Пустячок, а приятно, — ухмыльнулся герцог.
Коротышка подкинул в руке кошель с деньгами и покачал головой.
— Такой весомый гонорар за свои дерзости я получаю впервые, — заметил он. — То есть бывало, конечно, и весомее, но совсем в другой монете.
— Палки и плети? — предположил герцог.
— Ага, — усмехнулся коротышка, — а еще кулаки, кастеты, камни и прочие милые вещи. Вот только на эти гонорары потом нигде ничего не купишь. Даже уличные разносчики отказываются принимать синяки и шишки в качестве платы за пирожки. А уж головная боль и даром никому не нужна.
Подумав, герцог снял с пальца один из своих перстней.
— А это — приглашение в мой замок, — сказал он. — Когда курс закончишь. А пока спрячь его, чтоб не решили, что он краденый.
— Благодарю, — кивнул коротышка. — Не прощаюсь. До вашего отъезда, думаю, еще увидимся.
Миски, едва коснувшись рук, вновь взлетают вверх, чашки, плошки и кружки, чей-то взвизг, восторженная ругань, людям кажется, что я творю что-то невероятное, какое-то чудо выхватывает у меня из рук все эти плошки-миски, чтоб, повертев в пестром хороводе, плавно вернуть обратно. Они не знают, не ведают, что и миски, и плошки, и воздух вокруг них — всего лишь продолжение моих рук, что мне не трудней править этим пестроцветьем, чем любому из них руками размахивать, а ведь размахивать руками могут даже самые несмышленые малыши, ума на это и вовсе не требуется.
Все новые и новые миски занимают место в причудливом танце, я ловко подхватываю несколько брошенных медяков и ничего при этом не роняю, новый вздох восторга, медяки искреннего восхищения не дешевле герцогского кошеля, нельзя отказываться, медяк для этих людей дорогого стоит, подороже, чем кошель для герцога.
Несчастный наивный герцог, взять эдак и сунуть поворотливому на язык проходимцу такие вот деньжищи. Да знаешь ли ты, глупый сентиментальный болван, что только что оплатил смерть собственного, наверняка горячо любимого монарха? Знаешь ли ты, благотворитель несчастный, что ты убийца и заговорщик? Твоих денег вполне хватит, чтоб в той же Марлеции нанять с десяток вполне профессиональных и при этом абсолютно беспринципных негодяев, которые не то что от гнома, от дракона заказ примут, был бы он как следует оплачен. А твой перстень послужит достаточным доказательством твоей вины — и кто поверит бредням о странном коротышке-жонглере, которому ты его вручил? Ну, может, и поверят, когда все как следует проверят, вот только к тому моменту будет уже поздно.
