Джеральд проследил взглядом направление и сразу же разгадал замысел пегого стратега. Неподалеку от выпаса находилась огромная стоячая лужа, не пересохшая, несмотря на сильнейшую жару. Золотому Герцогу не раз доводилось видеть, как лошади завозили в грязь оседлавших их мальчишек, где и ложились, вынуждая горе-рыцарей слезать и бежать отмываться к ближайшей речке. То же удовольствие ждало и гномов. Предводительствуемые пегашом клячи добрели до дурно пахнущего водоема, забрались на самую середину и дружно улеглись. Им было хорошо, всадникам — нет.
Сзади раздался с трудом подавленный смешок. Джеральд резко обернулся: Дэвид, сопровождавший своего герцога в этой разведке, покаянно вздохнул. Де Райнор, ничего не говоря, спрыгнул с давшего им приют разлапистого дуба в заросли цветущей таволги. Гнома бы они скрыли с головой, но Джеральд де Райнор был человеком, чем и гордился. Впрочем, в данном случае высокий рост был скорее недостатком, пробираться к лесу пришлось, согнувшись в три погибели.
На опушке их ждали. Стрелки с лошадьми и высокий седеющий аббат, с беспокойством взглянувший на Золотого Герцога.
— Какова судьба обители?
— Там гномы, — бросил Джеральд, садясь в седло, — и много.
Аббат вздохнул, он был умным человеком и покинул монастырь быстро и без лишних слов, но бросать дом на разграбление одинаково тяжело и монаху, и крестьянину, и лорду. Де Райнор сжал коленями бока своего коня, тот послушно свернул на лесную тропинку, и тут Дэвид наконец расхохотался. Ехавший впереди Джеральд краем уха слышал, как вояка расписывает спутникам копошащихся в луже захватчиков. Вскоре ржали все, кроме аббата и Джеральда.
Воистину, непобедимые завоеватели, корячившиеся в грязи, это смешно… Очень… Только от того, что семеро гномов едва не утонули и, без сомнения, насквозь провоняли, тридцать тысяч их соплеменников не перестали быть убийцами, а убитые не воскресли.
Джеральд де Райнор сцепил зубы, дивясь охватившей его ярости на всех — захватчиков, ржущих стрелков, унылого аббата, струсившего Дангельта. Хорошо хоть тропа была узкой, а дорога до основного лагеря дальней, иначе б он кого-нибудь убил или, по меньшей мере, ударил…
Когда очередная вспышка проходила, Джеральд частенько сожалел о том, что натворил, порой даже извинялся, но попадаться под руку Золотому Герцогу, когда тот был вне себя, избегали даже его капитаны. Хуже всего было то, что де Райнор прекрасно сознавал, на каком он свете и что будет, если он даст себе волю. И все-таки давал.
Сквозь прогалы между ветвей показалось ржаное поле, по которому бродили стреноженные кони. Надо же, он и не заметил, как доехал до лагеря — злость крадет время не хуже любовных утех. Джеральд де Райнор усмехнулся: это сражение с собой он выиграл, хоть и с трудом.
Их ждали и здесь. У тропинки с серьезными рожами торчали Лэннион, командир Айнсвикского ополчения барон Бин и капитаны с ястребом де Райноров на плащах. Исчезнувшее было раздражение подняло голову, напоследок рявкнуло и окончательно уснуло. Джеральд спрыгнул наземь, бросив поводья одному из гвардейцев.
— Дева спрашивала о вас, милорд, — сообщил солдат, принимая коня.
— Хорошо, — Джеральд кивнул Лэнниону, — никаких неожиданностей, разве что нам посчастливилось наблюдать рождение гномокавалерии.
— Что? — подался вперед Лэннион.
— Ребенок родился мертвым, но с хвостом. — Де Райнор хлопнул графа по плечу и быстро зашагал к белой палатке, перед которой, скрестив копья, стояли двое гвардейцев.
12
Этот Джеральд был прирожденным вождем и полководцем. Как удачно, что судьба привела в Айнсвик именно его, хотя судьба тут ни при чем. Дункан, сын Малкольма, действует беспроигрышно: если Джеральд, хоть это и почиталось невозможным, победит, король сохранит центральную Олбарию, если Джеральд сломит шею, король избавится от человека, который не может не быть ему поперек горла, а если Джеральд и гномов остановит, и сам погибнет, Дангельт и вовсе одной стрелой убьет двух вальдшнепов. Эдмунд не видел нового хозяина своего королевства, но узнал о нем достаточно, чтоб понять: Олбарию надо спасать не только от захватчиков, но и от короля…
— Моя леди, — Джеральд де Райнор отвесил Дженни изящный поклон, — я видел все своими глазами. Гномы устраиваются в аббатстве, припасов им хватит на несколько дней, потом они двинутся дальше.
Дженни подняла глаза и улыбнулась. Бедняжка, она так и осталась деревенской девочкой, влюбившейся в знатного лорда. Мучить такую — подлость, но другого выхода нет. Золотой Герцог хорош, спору нет, но войну с гномами ему не выиграть. Пока не выиграть. Де Райнор готов умереть за родину, а нужно выиграть войну. И для начала сорвать печать непобедимости с шарта. Бесспорно, у этого порядка немало преимуществ, но он уязвим, по крайней мере в подгорном исполнении. У гномов нет ни кавалерии, ни сносного обоза, стрелки они и вовсе аховые, и, самое главное, они понятия не имеют о том, как вести себя наверху.
— Моя леди?
Дурочка все еще молчала, глядя сияющими глазами на стоящего перед ней рыцаря, и будь Эдмунд Доаделлин трижды проклят, если де Райнору это не нравилось.
— Милорд, что делают гномы? — Прости, Дженни, сейчас не до любви. Сейчас мертвый король должен говорить с живым полководцем.
— Моя леди, — миг нежности прошел, в зеленых глазах снова была война, — гномы обустраивают лагерь и при этом остаются начеку. Застать их врасплох невозможно. Похоже, они решили обзавестись кавалерией, но первый опыт был неудачным.
— Проклятье! — Именно что проклятье, ты опять забыл, что ты давно не король, что тебя вообще нет, а есть девочка, которая произносит твои слова. — Гномам мало копей Феррерса, они хотят получить все!
— Моя леди, вы так решили, потому что семеро недомерков взгромоздились на монастырских кляч? Но почему? — Не понимает, но пытается понять.
— Милорд, если б гномам был нужен только Феррерс, они бы не пытались обзавестись лошадьми, зачем? По дороге они бы развлеклись на всю оставшуюся жизнь, вышвырнули из копей людей и принялись бы ковать свое железо и гранить камни. Под землей лошади не нужны, а дорога не так уж и далека.
— Зато лошади нужны на поверхности, — пробормотал де Райнор, — и это значит, что они пришли навсегда.
Отчего-то красавцев часто почитают безмозглыми, ерунда! Красота сочетается с умом не хуже, чем уродство с глупостью, а вот завидуют красавцы меньше. Зависть — участь уродцев, трусов, тех, кто хочет больше, чем ему отпущено, и не желает за это платить полную цену. Джеральд де Райнор не умеет завидовать так же, как Фрэнси…
— Именно. Те, кто радуется, что их земли в стороне от Феррерского тракта, радуются рано. Побережье гномам без надобности, они боятся морской воды, но центральную Олбарию они поработят. Если мы их не остановим.
— Значит, остановим.
Это не было бравадой. Так люди клянутся не другим, а себе, и хорошо, что де Райнор не добавил «или умрем». Умирать, особенно с чистой совестью, легко, легче, чем сделать то, что, кроме тебя, некому.
