За вторыми дверьми поместился штаб его превосходительства – как бы то ни было, по Уставу, в отсутствие василевсом назначенного командира, корпусом распоряжался именно Ломинадзев.
Ираклий Луарсабович со всем достижимым комфортом расположился в просторной гостиной, подле огромного, жарко пылавшего камина. Стены отделаны морёным дубом, на незваных гостей мрачно косятся потемневшие от времени портреты; с длинного стола убрали посуду, завалили картами, на креслах и, похоже, собранных сюда со всего дома кушетках и козетках устроились штабные офицеры, так и не показавшие носа, когда шло дело у Заячьих Ушей. На мгновение Росскому почудилось, что он снова на Лабовской мызе – те же портреты, те же физиономии… Но нет, другой генерал теперь во главе стола, и крестоносные рыцари на стенах не столь губасты.
– Фёдор Сигизмундович, – Ломинадзев аж приподнялся в кресле, приветственно, словно равному, протягивая руку. – Счастлив видеть вас здесь, за рубежом неприятельским, в глуби его земель, куда достойно донесли вы русский штандарт!
– Благодарю, ваше превосходительство, – любезный тон обманул бы многих, но не Сажнева с его звериным чутьём и не Росского с его анассеопольским опытом.
– Ах, без чинов, без чинов, Фёдор Сигизмундович! Прошу сюда, к карте. С нетерпением ожидаю доклада вашего с последними известиями о положении наших войск и неприятельских, равно как и суждения о намерениях фон Пламмета…
Улыбка на красиво очерченных губах господина генерал-лейтенанта была открытой и располагающей, взор – отечески ласков. Ишь, заюлил, заюлил, хитрец ресторационный; хоть и вхож ты в дом великого князя Авксентия Марковича, хоть и дружен вельми с канцлером фон Натшкопфом, а боишься, потому как жареным совсем с другой стороны запахло, с самых верхов.
Но, хитрец или не хитрец, Ломинадзев оставался начальством, и Росский, пустив в ход гвардионское столичное изящество, шагнул к карте.
– Неприятель, ваше… – нет, не выговариваются ломинадзевские имя-отчество, знак добросердечного расположения, всё на уставщину тянет, и понятно почему. Но не время сейчас для того, Фёдор, не время! – Неприятель, Ираклий Луарсабович, занимает позицию по гребню Анксальтской гряды, всемерно усилив оную полевыми фортификациями, как то…
В прихожей, где расположилась «приёмная» его превосходительства, где, словно породистый кочет на насесте, восседал преисполненный собственной значимости адъютант, вдруг зашумели, затопали, заскрипели поспешно двигаемой мебелью – а она в сём фольварке была тяжёлой, сработанной с чисто тевтонской основательностью.
И Росский, и Ломинадзев, и остальные офицеры в гостиной – все разом повернулись в дверям.
Створки распахнулись, словно от доброго пинка. Ввалился некто в бурке, на плечах – не успевший растаять снег. Новоприбывший двинул плечами, сбрасывая меховую полость.
– Господа офицеры! – запоздало пискнул пытавшийся протиснуться следом оливковоглазый Саакадзев.
– Здравствуй, здравствуй, князь Ираклий Луарсабович, давненько не виделись, – усмехнулся широкоплечий, уже немолодой седоусый генерал, шагая ближе к столу. – Вот, прибыл к тебе из самого Анассеополя с государевым письмом. Принимаю командование корпусом.
И недобрая усмешка, более напоминавшая презрительную, и тон явившегося, и его краткое, но решительное «принимаю командование» яснее ясного говорили, что на самом деле думает свеженазначенный генерал Булашевич о генерале Ломинадзеве, невесть почему не снятом с должности. Но тот, более чем искусный в придворных играх, сделал вид, будто ничего не понял и не заметил.
Да, всё верно, именно так Александр свет-Васильевич себя держал с опаскудившимися генералами, если мемуарам верить…
– Князь Александр Афанасьевич, какая радость! – всплеснул руками Ломинадзев с совершенно неподдельным дружеским гостеприимством, могущим обмануть кого угодно. – Иван! Иван, что ж стоишь, душа любезная, прикажи самовар сюда, немедля! И пуншу князю пусть тоже подадут, согреться с дороги. Прошу, ваше высокопревосходительство, сюда, сюда…
– Да не суетись ты так. – Командующий, вроде как и невеликий ростом, казался на голову выше не обиженного статью начальника штаба. – Вольно, господа. Прошу садиться. Я не плац-парадник, передо мной тянуться не надо. О, и Росский как раз здесь! – на широком лице появилась улыбка – искренняя, настоящая. – Никак докладываешь диспозицию перед наступлением, Фёдор Сигизмундович? Докладывай, а я послушаю, а потом объявлю насчёт тебя кое-что. Тебя да Сажнева. Только вот прежде спрошу, почему у вас, господа квартирмейстеры, в котлах вместо положенных полуфунта мяса на человека в лучшем случае по четверти, а?
Двое побледневших майоров разом вскочили с мест.
– Ва-ва-ваше высокопревосходительство…
– Моё высокопревосходительство, – резко перебил Булашевич, – желает строжайшего соблюдения уставов воинских и высочайше утверждённой дачи провианта для нижних чинов, а не токмо для штабных офицеров. Прошу, господа, принять к исполнению сего самые деятельные меры.
Майоры опрометью вылетели прочь – не иначе как лично докладывать в котлы столь успешно извлечённое оттуда мясо, с усмешкой подумал Росский.
– Трудности подвоза имеют место быть, – осторожно заметил Ломинадзев.
– Александр Васильевич на трудности подвоза не ссылался, когда у Дьяволова моста велел всех гренадер так накормить, чтобы и в раю б сыты были, – отрезал Булашевич. – А мы не в глубине гор враждебных, до Млавы и России, коль переходы считать, пальцев одной руки хватит. Слышать не хочу никаких оправданий! Солдат кормить как положено, на «трудности подвоза» не ссылаться! Голодный солдат – не солдат, то отцом побед наших заповедано, и я на том же стою. – Он перевёл дух. – Не выгораживай нерадивых, князь. Уж больно ты добр да мягок с ними, а тут порой и палку взять следует, как…
«Как его сиятельство князь Александр Васильевич», – мысленно закончил Росский.
Но Булашевич, похоже, тоже сообразил, что в третий раз подряд поминать прославленного полководца всё же не следует.
– Господа штаб. – Булашевич остановился у стола с картами, внушительным взглядом обвёл замерших офицеров. – Кто со мной бывал, знает, чего я от штаба хочу, кто не бывал – тем скажу. Бумаг поменьше, господа, писанины пустой. Нечего мне каждый чих доносить, я и сам не доношу и его василеосскому величеству так и сказал, сюда отправляясь, мол, наше дело – города брать, а не гроссбухи изящным рондо заполнять. Так что если какая цидулька пропадёт – строго не спрошу. Дело военное. Зато если у солдат рационы урежутся, если мяса в котлах хватать не будет – вот тут пощады не ждите. До государя дойду, коль потребуется, но нерадивец аль подлюга, солдат обирающий, будет под судом. – Александр Афанасьич снова перевёл дух. – А теперь прошу, господа, продолжайте, как начали. Ведите дело, я пока послушаю.
– Золотые слова, князь Александр Афанасьевич, – элегантно кивнул Ломинадзе. – За провиантское нерадение спрашивать надлежит со всей строгостию. А начали мы слушать полковника Росского, всё это время под Анксальтом стоявшего, его доклад о состоянии вверенных ему частей и о неприятеле, в оном Анксальте укрепившемся. Прошу вас, Фёдор Сигизмундович.
