…Роту югорцев привёл низкий, жилистый штабс-капитан с выправкой бывалого солдата – «бурбон», как их презрительно звала золотая гвардейская молодёжь. Был он основателен, несуетлив и каменно-спокоен, словно предстояло ему сейчас самое большее дрова рубить.
– Штабс-капитан Рябых, господин полковник. И первая рота Югорского батальона.
– Видишь ту батарею, штабс-капитан? Стоят открыто, поливают володимерцев на нашем левом фланге. Бери своих штуцерников, и чтобы прислуга их у меня через десять минут легла бы вся.
– Не извольте беспокоиться, – усмехнулся югорец. – На Капказе и не такое приходилось… – Он чётко, как на параде, повернулся, махнув стрелкам, и повёл их за собой.
Любо-дорого было посмотреть, как югорцы, рассыпавшись двойной цепью, дружно вскинули ружья и дали первый залп. Росский вжал в глазницу окуляр – одно из прусских орудий вмиг оказалось без прислуги, возле другого на ногах остались лишь двое.
И почти сразу же – второй залп, пока первая шеренга быстро, удивительно быстро перезаряжала оружие. Да, не зря хвалили все эти заморские штуцера, не зря… Прусская батарея захлебнулась, словно собственной кровью, и этого фон Пламмет, конечно, стерпеть не мог. Разомкнув ряды, двинулись его собственные штуцерные, но теперь они уже шли под пулями югорцев, потому что немедленно загремели выстрелы с центра русской позиции – оттуда, где оставались ещё три роты Сажнева.
– Неужто втянется, Фёдор Сигизмундович? – прошептал Вяземский, не веря собственным глазам.
Росский не ответил, боясь спугнуть удачу.
Пруссаки наступали молча, не жалея патронов, и штуцерных у них оказалось явно больше, чем половина всей пехоты.
– Сейчас прислугу выбитую меняет, – бросил начальник штаба. – Вон пушки оттаскивает.
– Понял, что здесь ему полигон не дадут устроить… Ага! Смотри, Михаил Константинович, никак гусары в дело пошли!
Глубоко в тылу русской позиции, перерезая единственную дорогу, показались всадники. Один за другим они выбирались из леса, стягивались вместе, сбивались клубком, словно злые роящиеся осы. Клубок рос, к нему тянулись новые и новые фигурки – драгуны фон Пламмета обошли-таки упорно сопротивлявшихся володимерцев. Верно было говорено – Заячьи Уши не крепость, а леса, хоть и залиты водой, но не совсем уж непроходимы.
– Княжевич, давай, – прошептал Росский.
Но командир софьедарцев и сам знал, что делать. На не успевших выстроиться и мокрых до нитки драгун фон Пламмета со склонов ринулась развернувшаяся гусарская лава – в сверкании сабель, в алом и золотом проблеске ментиков.
Драгуны и гусары одновременно разрядили пистоли. Кто-то падал, дико ржали кони – но сверкающая ало-золотая волна с размаху налетела на чёрный клубок, и тот рассыпался множеством отдельных фигурок.
– Не зарвался б Княжевич. – Угодить начальнику штаба, наверное, не смог бы и сам великий Александр. – Едва ль это единственная партия.
А фон Пламмет тем временем напирал, вся его линия пришла в движение. Атаковали «чёрные волки» широко, прямоугольники пехоты, прикрывшись густыми цепями стрелков, нацелились на пространство меж лесом и околицей Заячьих Ушей, пытаясь прорваться по чистому полю, где не успели возвести высокой засеки. Войска Пламмета приближались; заговорила наконец и артиллерия Росского, первые картечные гранаты разорвались, выкашивая разом десятки прусских солдат. Однако опоясались дымами и шеренги чёрных штуцерных – пули щепили фашины, за которыми укрывался батальон Сажнева, вырывали людей из строя резервных рот Володимерского полка, застывших в центре, доставалось и гвардейским гренадерам.
– Никуда ты не делся, фон Пламмет. – Росский не удержался, двинул кулаком в собственную ладонь. – Ни-ку-да!
– Смотри-ка, назад подались, – влез Фелистов. – Говорил же я, Фёдор Сигизмундович, ударить по ним в батальонных колоннах, как Устав велит…
Росский не повернул головы. Пруссаки и впрямь несколько подались назад, избегая губительного огня русской артиллерии, разомкнули строй и стреляли, стреляли, стреляли…
* * *
– Сами к нам идут, надо же, – рычал Сажнев, вышагивая вдоль тонко растянувшейся линии своих стрелков. – Сами под пули лезут. Целься верней, братцы, и мы сегодня, а не немчура поганая погуляем! Мы чарку выпьем!..
Три роты Югорского батальона прятались за фашинами, рядом с русскими орудиями. Картечь оказалась бесполезна, пруссаки так и не приблизились; батареи Росского палили ядрами и гранатами. Прислуга старалась не показываться из-за укрытий, штуцерные фон Пламмета, в свою очередь, тщились первым делом выбить артиллеристов.
– Эх, зарядов мало! – услыхал Сажнев кого-то из батарейцев. – Всё больше картечь, обоз снарядный отстал…
Прусская пехота стреляла часто и дружно, выверенными залпами. Фланги фон Пламмета продвигались, центр отставал. Артиллерия, пользуясь тем, что штуцерные русских оказались связаны огневым боем, била и била по краю леса, где зубами вцепились в остатки полуразрушенных засек володимерские роты.
– Дружно, братцы! – совсем не по уставу командовал Сажнев – как под Даргэ, там, на Зелёной линии; югорцы высовывались в проёмы меж фашинами, и русские укрепления окутывались густыми клубами порохового дыма, словно там раздували пламя десятки и сотни пар кузнечных мехов.
– Эй, Петровский! – окликнул подполковник товарища по вылазке за Млаву. – Что, не подмогнут нам сегодня твои зимовички?
– Всенепременно подмогнут, вашбродь, дайте только вечеру спуститься, – совершенно серьёзно, без тени улыбки откликнулся унтер. – Я уж попросил, да токмо у пруссаков тоже есть кому ветер со снегом на нас повернуть.
– Что, они тоже за зимовичками местными увиваются, их благосклонности ищут? – ухмыльнулся Сажнев.
– Они-то, вашевысокоблагородие? Не, они не по зимовичкам. Нечисти тут хватает в болотах, есть кому на нас снег с дождём поворачивать. А зимовички им не поддадутся, не, не такие они!
Сажнев хотел ответить, но тут пришлось нагнуться – за сбитою пулей с головы фуражкой.
– Пригнитесь, вашбродь! Григорий Пантелеич, укройтесь! – крикнуло разом несколько голосов. Не сдержались старые солдаты, ходившие с Сажневым и на Грозную, и на проклятый Даргэ.
– Не отлита ещё пуля моя. – Подполковник отряхнул фуражку, с преувеличенной аккуратностью надел обратно, будто перед высочайшим смотром выверяя положение козырька. – А ну, чего уставились? Цветами расцвёл? Целься вернее, не то почище пруссаков шкуру спущу!
Усатые унтера переглянулись, пряча улыбку. Отец-командир всегда наказывал сам, своею рукой, не доводя до начальства, когда и впрямь находилось за что – воровство, мародёрство, трусость; правда, случалось такое очень, очень редко, батальон состоял из югорцев-охотников, многие знали друг друга ещё до службы.
После этого боя придётся объявлять новый набор, хотя запасная рота, оставшаяся в Анассеополе, имеет достаточно обученных рекрутов.
