С Испанией вышло скверно. Толковых людей и денег не хватало даже на Лондон, Париж и Вену с Берлином, вот и держали в Толедо чёрт-те кого. Дескать, что нам здесь с тамошних оливок – ну и просвистели…
За этими мыслями не заметил, как и добрались.
Под колоннадой канцелярии, кроме положенных по штату часовых, невесть зачем маялся Митя Кишин, адъютант. Миг спустя Тауберт заметил стоящую чуть поодаль карету с гербом князей Орловых на дверце. Карету, в которой Сергий не ездил никогда. Только этого и не хватало…
– Ваше высокопревосходительство, – поспешил объяснить адъютант. – Тут такое дело… Княгиня Орлова приехала, супруга князя Сергия Григорьевича…
Ох, ох, Орлуша, неужто вскрылись-таки твои новые шалости, старый ты греховодник? А ведь говорил я тебе, говорил: не в наши годы по молоденьким свистеть, в наши годы – супруги держаться, кто с тобой и в горе, и в радости всю жизнь оставался…
– Я объяснял, объяснял, ваше высокопревосходительство, – частил Кишин, – мол, вы второй раз на дню к государю поехали, вернётесь ли, нет, никто не знает… А её сиятельство: мол, я знаю, мол, вернётся граф, я его хоть до ночи дожидаться стану. Ну, я, конечно, провёл, усадил…
– Молодец, всё верно сделал, – кивнул Тауберт. – Ступай ко княгине, проси ко мне в кабинет.
– Николай Леопольдович, любезный друг мой, сколь признательна я вам, что, несмотря на занятость вашу, меня принимаете. – Адъютант тенью скользнул за дверь, уступая место элегантной даме, худощавой и черноволосой, в нарочито скромном платье, серое пополам с жемчужным.
Нынешняя Орлова при всей своей моложавости мало напоминала порывистую двадцатитрёхлетнюю княгиню, изо всех сил пытавшуюся добиться права разделить заточение мужа.
Потерпев неудачу с тремя василиссами, анассеопольским митрополитом, обер-прокурором и даже мужниной роднёй, Лукия Ипполитовна – за огромные чёрные глаза в свете её звали Лючией – бросилась к вернувшемуся с Балкан Янгалычеву. Не как к новому министру Двора, как к старому другу Сергия.
Васенька не переносил женских слёз и не видел крови на ладожском граните, вот и взялся помочь, первым делом ухватив за грудки друга Николу. Друг Никола отказал наотрез, и тогда Лючия пришла в казармы конногвардейцев сама. До того Тауберт недоумевал, что заставило Сергия связать себя таким браком. Тогда он, кажется, понял и потом семнадцать лет не мог понять другого – почему Орлов изменяет жертвовавшей ради него всем женщине, а изменять Сергий начал, едва выйдя из крепости. В том, что он вообще вышел, была заслуга Лючии, правда, она об этом не подозревала.
Новый василевс раз и навсегда запретил жёнам и невестам государственных преступников разделять судьбу мужей, и Никола с Васенькой, предварительно чуть не подравшись, решили зайти с другого конца. Вернуть Орлова, на которого Арсений Кронидович был невероятно зол. Другое дело, что, готовясь к приступу, дотошный Тауберт добыл старые доклады Сергия и понял, что вытаскивать Орлушу из крепости нужно не только и не столько ради жены.
– Помилуйте, Лукия Ипполитовна, для вас двери мои всегда открыты. Чем могу служить? Может, чаю? Или кофею? День сегодня холодный…
Княгиня опустилась в гостевое кресло подле круглого стола у окон. Очень прямая, подбородок гордо поднят, руки аккуратно сложены, пальцы не дрожат. Не дрожал и голос, когда она заговорила, не приняв душевно-дружеского тона Тауберта. Впрочем, Лючия и прежде не имела привычки финтить.
– Мы старые друзья, Николай Леопольдович. – Слова ложились ровно и спокойно, и только опыт подсказывал Тауберту, что сейчас на душе у его гостьи. – Позвольте ж мне быть с вами откровенной. Не только как с другом, но и… – тут она вдруг запнулась, – но и с порядочнейшим человеком, чья поистине лебединая верность в браке давно стала знаменитой в Анассеополе…
– Полноте, Лукия Ипполитовна, мне, право…
– Нет-нет, не перебивайте, прошу вас. Я вас ждала, я знала, что вы приедете, в этом – увы, лишь в этом! – вы совершенно схожи с моим супругом. Служба для вас превыше всего. Вы были у государя, я не сомневалась, что вы вернётесь работать… Простите. – Она вздёрнула подбородок ещё выше. – Когда-то вы уже видели мои слёзы, второй раз сего не повторится. Слёз и прежних чувств своих я стыжусь, однако у меня не только сын, но и дочери. Ради них я вправе требовать от своего мужа соблюдения приличий. Полагаю, вы уже догадались, о чём пойдёт речь.
Тауберт сидел ни жив ни мёртв. С куда большей охотой он бы бросился на штыки Буонапартовой Гвардии, чем длил этот разговор, однако кровавому сатрапу не избежать и сей службы. Ох, Орлуша, Орлуша…
– Лукия Ипполитовна, вы можете быть уверены…
– Да, да, я уверена! Уверена, что вы не разделяете пристрастий моего супруга, уверена – нет, знаю! знаю наверняка! – что вы сами не позволите себе ничего подобного, – именно потому я и говорю с вами, Николай Леопольдович. Видите ли, князь Сергий… в определённом смысле… по женской части… настолько невоздержан, что уподобляется магометанину, как объяснил мне доктор… Это отвратительно, но я не могу с этим не считаться. Быть может, тяготы крепостного заключения как-то повлияли… всё пережитое…
Я давала клятву пред алтарём оставаться с супругом в радости и в горе, а что есть неизбывные дурные привычки и врождённая тяга к излишествам, как не прискорбная болезнь? Княгиня Аргамакова вынуждена мириться с пристрастием Ионы Филипповича к вину, а несчастная Дарья Кирилловна – с… с галантными похождениями Авксентия Марковича.
Сергий Григорьевич, увы, тоже… только предпочитает он не актрис, а… инженю. Я готова закрывать на это глаза, но когда эти отношения выходят за рамки… потребностей организма, сие недопустимо. Я не стала бы вас беспокоить, как не беспокоила досель, но… Сегодня принесли письмо… от некоей госпожи Севериной. Говорит ли вам что-либо это имя, Николай Леопольдович? О, нет-нет, не бойтесь. Вы не предадите друга и ничем ему не повредите. Мне отлично известна эта связь моего мужа, я даже… – она судорожно сглотнула, – я даже… я даже заставила себя видеть в сём доказательство наличия у князя Сергия известного вкуса. Эта особа ходатайствует о некоем молодом греке и приглашает, вы понимаете, «приглашает», как она выражается… – Княгиня осеклась.
– Вы вскрыли письмо, Лукия Ипполитовна? – сухо уточнил Николай Леопольдович.
– Разумеется, – слегка удивилась собеседница. – Это же не государственный секрет – и, потом, какова наглость, писать на наш адрес! Полное забвение всех приличий! Эта гетера омерзительна! Никто не знает, как далеко она способна зайти в своём бесстыдстве! Неужели её нельзя выслать из Анассеополя? За развратное поведение? Она ведь, кажется, родом из Софьедара…
– Насколько нам известно, – выдавил из себя Тауберт, знавший о действительной статской советнице Севериной со слов Янгалычева. Восхищённых слов. – Мне также известно, что Сергий Григорьевич с ней расстался.
– О да, – гордо бросила Лукия Ипполитовна. – Я по-дружески пеняю вам, Николай Леопольдович, что вы, человек безупречнейший, не сказали князю Сергию слов укора. Разве так поступают друзья – а мы ведь друзья, верно? Об окончании же сей связи я осведомлена. Как и о том, что мой супруг уже успел сойтись с дочерью майора Абросимова. Каковая сама годится ему в дочери… Нет, я сознаю, мой супруг сохранил привлекательность, я сама женщина, я понимаю, что их влечёт к нему, но… Я уже говорила вам, я принимаю как данность чрезмерный темперамент Сергия Григорьевича, сие есть его болезнь, скорее всего, излечимая лишь временем, но терпеть наглость его бывшей пассии я не намерена.
