* * *
Пальцы разжались, отпуская роковую бумагу. Тугая боль стиснула грудь, отдалась в спине, стало трудно дышать. Виски покрыл холодный пот. Мелькнула мысль, что надо бы вызвать Харитона Фомича, дохтура, пользовавшего всероссийского сатрапа последние пятнадцать лет, – мелькнула и тотчас исчезла. До дохтуров ли тут, при таких делах…
Значит, так оно и было, не сговорился же Ломинадзев с Пламметом, а Пламмет с англичанами, ливонцами и пруссаками. Так и было… Восемь тысяч убитых, пруссаки, а это именно они, на нашем берегу Млавы, прут вперёд, и один Господь знает, где остановятся.
Николай Леопольдович пошевелил губами, словно повторяя последние слова, и оглянулся на крутящего пуговицу государя. Арсений Кронидович за ночь успел себя окончательно уверить в том, что проклятый телеграф и ещё более проклятый фон Пламмет врали хотя бы насчёт югорцев. Уж лучше б донесение пришло вчера…
Наряду с гвардией стрелковые батальоны были любимой игрушкой государя. Ему хватило воли и настойчивости устроить там всё на свой лад, не слушая никаких возражений. Арсений Кронидович очень надеялся на стрелков. Охотники, а не забритые насильно рекруты. Приличное жалованье, его можно отсылать домой по аттестату. После того как первые солдатские семьи на деньги записавшихся в службу стрелков прикупили коней да коров, наняли покосов и пашни, от желающих не стало отбоя, но брали, само собой, не всех, а только лишь достойнейших, отличавшихся на смотру.
– Лучший батальон! – Это был даже не крик, вой. – Лучший батальон загубить! Бессмысленно, зазря!
Ответ не требовался, более того, он мог сейчас только навредить, и Тауберт вновь уткнулся в рапорт, доставленный загнанным не хуже лошади фельдъегерем. Бедняга не знал ничего, просто гнал лошадей, но ливонский телеграф всё равно был быстрее.
Загубили, само собой, не один лишь «лучший батальон». Загубили две дивизии, кои теперь, если по делу, нужно переформировывать. Погибла, если верить Шаховскому, треть офицеров свиты и штаба корпуса. Убиты или пропали без вести несколько генералов. О сгинувших пушках и знамёнах Шаховской с Ломинадзевым благоразумно умалчивали, не забыв, однако, помянуть утраченное знамя югорцев.
И для василевса сейчас все поражение и разгром сжались до одного батальона, в который он верил едва ли не больше, чем в гвардию. И гвардия, кстати, выстояла…
– Что молчишь? – тяжело выдохнул василевс. – Язык проглотил?
Сказать было нечего, но и молчать всероссийский сатрап, будучи именно сатрапом, не мог тоже.
– Слишком похоже, – Николай Леопольдович аккуратно положил чудовищную депешу на стол, – словно сам лорд Грили диктовал.
– Ты о чём? – Государь ничего не понимал, да и сам Николай Леопольдович не вполне уразумел, что брякнул. Язык сработал быстрее головы, подобное с коварным Таубертом хоть и нечасто, но случалось.
– Ваше величество, – шеф жандармов осторожно подбирал слова, – очень уж бросается в глаза сходство рапорта Ломинадзева и английского доноса. И тот и другой унижают нас как только могут. Грили стремился нас уверить в нашей убогости и превосходстве фон Пламмета, а Ломинадзев, оправдываясь, преувеличивает нашу слабость. Посудите сами, ваше величество, откуда в рапорте столько ссылок на «невыполнение приказов», трусость и прочее? Полки большей частью обстрелянные, опытные. Бывалые солдаты. Ходили за Дунай, воевали на Зелёной линии. Те же югорцы там отличились не раз и не два, один штурм Даргэ чего стоит!.. А тут разом побежали?
– Толком говори, Никола! – зарычал василевс. – Два донесения у нас есть, с двух сторон, и оба – об одном и том же! Разбил нас Пламмет, немец-перец-колбаса! Погнал, как мы османов гоняли или живодёров из Даргэ, тобой помянутого! Две дивизии рассеял, убитых столько в одном бою с Буонапартовых времён не случалось! Что оспорить хочешь, Николай Леопольдович?
Молчавший доселе Орлов поднял голову. Сергий Григорьевич, как всегда в подобных случаях, был бледен, в лице ни кровинки. И, чёрт его побери, спокоен.
– Ваше величество, нашу неудачу никто не отрицает. Причины её изучим досконально позже, а пока надо Пламмета обратно погнать. Хотя он и сам едва ли надолго у нас задержится. В худшем случае обрушится на Девятнадцатую дивизию и полки, собранные… Ломинадзевым под Ягодками.
– А ты, князь, ты… – давился гневом василевс, однако овладел собой, махнул рукой. Сел.
– Уничтожение корпуса фон Пламмета теперь для нас – дело чести, – проговорил Орлов, не отрывая взгляда от карты. – Надо наступать. Если Ломинадзев прав и у пруссаков там четыре полные дивизии и бригада, то для разгрома их потребны по меньшей мере два свежих армейских корпуса.
– И гвардия! – бросил василевс. – Хватит ей тут прохлаждаться. Не хотел я гвардионцев посылать, да, по опыту полковника Росского судя, ни на кого другого надежды нет. Всех – на Млаву!
– И Конный полк? И кавалергардов? – дерзнул осведомиться шеф жандармов.
– Сказал уже – всех! – отмахнулся василевс. – Кто из Анассеополя сможет быстро до Млавы добраться. Гвардейскую кавалерию – в первую голову! И пехоту следом! Армейские же части…
– Четвёртый и Пятый корпуса, – тотчас подсказал Орлов. – Из Менска и Вильны. Для усиления придать им Китежградский конноегерский полк, в Барановске пребывающий, а также…
Умница Сергий, подумал Тауберт. Отвлёк государя, стал перечислять полки с дивизиями, сейчас до походных гошпиталей да обозных парков дойдёт, и скроется самое жуткое и болезненное: как всё-таки получилось, что Второй корпус, даже в бой как следует не вступив, половины войск лишился.
Однако сбить василевса с горьких мыслей так и не удалось.
– Погоди, князь. Откуда подштанники везти для наступающих войск, вы в министерстве сами разберётесь. Что там про сходство двух рапортов, Никола?
Мысленно застонав, Тауберт откашлялся, пытаясь тянуть время.
– Говорил я, что слишком уж Шаховской с Ломинадзевым усердствуют, вину на младших по чину сваливая. Оправдываются…
– Не в чем им оправдываться! – вскинулся Арсений Кронидович. – Что могли, то сделали и до сих пор делают. Пламмет, кукла чёртова, ночью, в спину! Спасибо, гвардионцы не подвели, но югорцы! Югорцы! Раздразнили волка и бежать! Правильно Булашевич говорил… Штыком давить нужно. И храбростию… Даже Шигорин, каналья, труса не праздновал… А эти… Знамя бросили! Знамя!!!
Ровные ряды под выцветшим от южного солнца знаменем, загорелые лица, блестящие глаза, огромный подполковник с тремя звёздами на эполетах… Боялся? Бежал? Этот?! Шаховской пишет, что югорцы рассеялись, а Пламмета задержали гвардионцы…
– Гренадеры, ваше величество, летать покамест ещё не обучены. – Смутная догадка мелькнула и спряталась, даже не догадка, а нечто выбивающееся из картины разгрома, коего избежать было ну никак невозможно, и виновны во всём, кроме прусской мощи, югорский подполковник с муромским майором.
– Шаховской ещё раньше доносил, – ровным голосом объяснил Орлов, – дескать, гвардия отстала и движется далеко за авангардом, в главных силах. Фон Пламмет пошёл вперёд, смял авангард, едва не захватил на Лабовской мызе весь штаб корпуса; войсками никто не управлял, все пути открыты, а он только до Заячьих Ушей и добрался. Если гвардионцы его перехватили на марше, значит, на загорбке у Пламмета кто-то повис до подхода резерва. Может, муромские егеря. Может, югорские стрелки.
