– Поздно! – отрезала Зюка, не желая вдаваться в подробности и ещё менее желая, чтобы письмо угодило в руки папеньки. – У вас поручение к брату от Фёдора Сигизмундовича?
Богунов выпил. Торопливо, не распробовав.
– Прекрасный букет, – сдавленным голосом сообщил он, – его высочество следует поздравить, такой порто сейчас редкость… Ваша светлость, Зинаида Авксентьевна, премного благодарен вам за гостеприимство, но не смею далее испытывать ваше терпение.
– Вот как? – возмутилась Зюка. – Вы хотите уйти, ничего не рассказав? С вашей стороны это весьма жестоко и весьма невежливо…
На лице гостя отразилось восхитительное борение чувств, однако гусарская галантность взяла верх над спешкой и неприязнью к любопытной каланче.
– Ваша светлость, – граф Богунов изящно, несмотря на перевязанную руку, поднялся, – если мне будет даровано счастие видеть вас снова, я расскажу обо всём, что вы только пожелаете. Сейчас же долг призывает прежде, чем… Я обязан до того, как… Поймите, данное слово требует…
– Передать письмо Геде, – весело закончила Зинаида. – Сядьте, граф. В этом деле батюшка вам не помощник – о письме он скорее всего просто забудет, или потеряет, или прочитает по рассеянности, а Геннадий так и так скоро будет на Млаве вместе с Кавалергардским полком. Государь посылает гвардию, как мне успел сказать брат.
– Правильно ли я понимаю, – растерялся гость, – что Геннадий Авксентьевич более не несёт службу во дворце?
– Не несёт, – подтвердила Зюка, с подозрением глядя на Богунова. – Весь его полк сидит в казармах, как я уже сказала. К ним никого не пускают. Приказа на выступление ожидают с часу на час. – Насчёт последнего она слегка преувеличила, ну да чего не скажешь ради дела! – А вы, граф, сядьте наконец и скажите мне толком, в чём у вас нужда.
3. Особая его василеосского величества. Собственная Канцелярия по благонадзорным делам
В Анассеополе холодало и шёл снег. Ранние ноябрьские сумерки накинулись на великий город, заполнили улицы и проспекты, обвились вокруг плеч конных статуй, а Медная Наездница, освещённая особым указом ставленными фонарями, казалось, плыла по тёмному морю.
Николай Леопольдович стоял у печи, прижав ладони к горячим изразцам. На столе дымилась кружка с чаем, только что налитым Смирновым из кипящего самовара, лежала раскрытая коробка шоколадных вафель от Бера и Фаберже и валялась смятая салфетка с вензелем из перевитых «Б» и «Ф».
Салфетка была цветная.
Шеф жандармов думал о секретаре Уорфилде, негодяе и изменнике, коего в Англии, вскройся только его делишки, несомненно, ждала виселица. Продающий свою королеву мерзавец для Державы был сейчас полезней и нужнее десятка боевых офицеров, да что там десятка офицеров – целой свежей дивизии стоил сейчас господин Сэммиум Уорфилд, исправно получавший оплату анонимными аккредитивами и векселями на предъявителя, выданными солидными и уважаемыми банковскими конторами Лондона, Генуи, Женевы и Берлина.
Тяжёлые шторы в кабинете сатрапа всея Руси были плотно задёрнуты, и тем не менее Тауберт подошёл к окну, лишний раз поправил тёмно-зелёные с золотистой каймой портьеры. Решётки тоже в полном порядке.
Эх, Николай Леопольдович, грустно подумал он, при таких делах тебе шпионы под каждой кроватью мерещиться начнут.
Что ж, лорд Грили и его подручные не зря едят хлеб её величества королевы Анны и не даром получают выкачанные из индий и африк полновесные золотые гинеи. Нет, Николай Леопольдович отнюдь не считал своих соотечественников безгрешными ангелами, коим любой соблазн нипочём. Знал он и о том, как тщательно и осторожно создаёт английский посол – а по совместительству резидент секретной службы её величества – сеть агентов и осведомителей в Анассеополе, в кругах высшего света, чиновничества, военных; но доселе на английский крючок клевала относительно безопасная и безвредная рыбёшка. Так, караси да подлещики, в лучшем случае окуни. И вот впервые стало ясно, что в сети лорда Грили попалась настоящая многопудовая белуга.
Они были квиты. Шеф жандармской стражи узнал о донесении из Млавенбурга, лорд Грили – о рапорте Шаховского, назначении Булашевича и приказе к выступлению резервов. И если переход Конного и Кавалергардского полков в казармы скрыть бы не удалось – достаточно заглянуть к Борелли, то осведомлённость англичан о поиске подполковника Сажнева объяснялась единственным образом.
Николай Леопольдович отошёл от гудящей печки, отхлебнул чаю, закусил вафлей, почти не ощущая любимого с юности вкуса.
Дело обстояло совсем скверно. В мутных министерских и дворцовых водах предстояло изловить шпиона или дурака, притом сделать это так, чтобы посол не ухватил Уорфилда за воротник. Лорда Грили, увы, и без того могла насторожить государева «откровенность», но тут уж ничего не попишешь, а вот если он, Тауберт, хоть чем-то даст понять, что русские всполошились и ищут источник столь ценных для её величества сведений, – оборотистому секретарю несдобровать. Николай Леопольдович неприязненно поморщился и перечитал крик шпионской души. Уорфилд трясся от страха и чуть ли не требовал, чтобы Грили любой ценой и неважно как уверили в том, что вести с Млавы пришли к василевсу не из английского посольства. Правильно требовал. Значит, плешивый лорд должен узнать… О чём? Об услужливости свейского атташе или о шпионе в прусском посольстве? Свеи – это хорошо, у них к Рейнгольдам неплохой счёт, да и резидент в Ливонии сидит крепкий, вполне мог добраться до пламметовского рапорта, а телеграф из Млавенбурга в Стокхольм уже успели проложить.
Что ж, выходит, свеи. Лорду Грили это покажется вполне убедительным. Значит, шпион у свеев, о чём следует кому-нибудь проговориться, и пусть ловят!
Решено. Теперь следовало успокоить ценного – нет, ценнейшего! – мерзавца. Николай Леопольдович вновь взял письмо.
«Полагаю, Ваше Высокопревосходительство вполне оценит важность сих известий, как и риск, на коий мне пришлось пойти при их добывании. Подвергая себя смертельной опасности быть схваченным и, несомненно, подвергнутым мучительной казни, я покорнейше прошу Ваше Высокопревосходительство самому определить вознаграждение моё, ибо случившееся стало возможным исключительно благодаря моей находчивости и решительности…»
Тауберт усмехнулся. Да, каналья Уорфилд не врёт. Лорд Грили не из тех, кто разбрасывает донесения секретных агентов где попало, это даже не Пламметов рапорт. Чтобы хоть краем глаза взглянуть в такую бумагу, требуются и находчивость, и решительность.
Николай Леопольдович взял четвертушку бумаги и стал набрасывать ответ.
«…Что же до вопроса, поставленного Вами, любезный друг, спешу уведомить Вас о разрешении его к полному Вашему удовлетворению. Надеюсь, Вы найдёте прилагаемые к означенному посланию векселя вполне отвечающими трудности и рискованности дела…»
Шпиона надлежало подкармливать, но не доводить до обжорства. Шеф жандармов отомкнул сейф, затем открыл второй, внутренний, замок, извлекая на свет божий толстую кожаную папку, полную разноцветных плотных бумаг, украшенных эллинскими богами и богинями, скрытыми водяными знаками и прочими ухищрениями, до коих только смогла дойти современная печать. Подписи кассиров и управляющих, главных директоров – всё на месте. «Меерсон и сыновья», «Меняльная контора Штауффенбергов», «Банк генуэзских бирж и ремёсел», векселя на предъявителя, самые что ни на есть подлинные.
