– Общались! Я ей с мамой помогала, работа
у меня посменная, вот и согласилась за Еленой Константиновной приглядывать. Вы
знаете, что Маша пропала? Второй день нос домой не кажет. Баба Катя такой
скандал закатила, ко мне прибегала, орала: «Немедленно найди шалаву, пусть к
матери возвращается! В квартире жить нельзя! Воняет хуже, чем в аду!» А чем я
помочь могу? Машка передо мной не отчитывается.
Я вынул удостоверение сотрудника агентства
«Ниро» и решительно заявил:
– Галя, Маша умерла!
Газетчица отреагировала неожиданным образом –
она порылась в карманах куртенки, вынула резинку, стянула волосы в хвост и
сказала:
– Понятно! А когда вернется? Если она вас
прислала, чтобы договориться про Елену Константиновну, то ничего не выйдет.
Пусть Маня сначала за прошлые разы заплатит. Она мне что обещала в тот день,
когда вас выперла? Соловьем пела: «Галчонок, сегодня все сполна отдам и еще
накину за задержку!» А сама! И ведь я ей позвонила, напомнила: «Машк,
поторопись, сегодня я сидеть до опупения не могу, мы договаривались на недолго,
и чего? Ты где?» Она мне в ответ: «Галя! Солнышко! Еще часочек, и я вернусь.
Денежки со мной. Выдам тебе премию, купишь себе ту сумочку, красную». Я, дура,
поверила! До полуночи ее ждала, а потом обозлилась и ушла.
– Оставили беспомощную Елену
Константиновну одну, – не выдержал я, – бросили парализованную без
присмотра!
– Так она не убежит никуда, –
дернула головой Галя, – она мне не родня, я за деньги за ней следить
согласилась, а Машка обманула. Знаете, сколько она мне должна? Короче, я не
пойду! Пусть даже и не надеется. Сначала тугрики, затем договариваться будем.
Врунья!
– Галя, Маша умерла, – повторил
я, – и, похоже, вы были последним человеком, с которым она общалась.
Продавщица вцепилась пальцами в прилавок.
– Как умерла? От чего?
– У Беркутовой случился инсульт, –
пояснил я, – Маша упала в кафе, думаю, она не собиралась вас обманывать,
при ней нашли крупную сумму денег.
Галина резко захлопнула окошко, повесила на
него табличку «обед», потом открыла дверь, подняла прилавок и велела:
– Лезьте сюда.
Я втиснулся в крохотное пространство.
– Садитесь на ящик, – приказала
Галя, – она и правда умерла?
Я терпеливо повторил:
– Да! Очень вас прошу ответить на мои
вопросы.
Галя вытащила носовой платок, начала теребить
его и в конце концов прошептала:
– Спрашивайте.
– О чем вы говорили с Машей?
– Когда?
– В последний раз.
Галя уронила платок.
– Звонила я, просила поторопиться, Манька
пообещала через час приехать и долг привезти. Все.
– Откуда у нее деньги, вы знаете?
Галя схватилась рукой за горло.
– Ой! Я поняла! Это Олеська! Она убила
Машу!
– Маловероятно, – попытался я
остановить продавщицу и внезапно сообразил: Маша ничего не сообщила подруге о
кончине старшей сестры.
– Она, она, – загудела Галя, –
Машка с ней не дружила, вечно они лаялись, особенно из-за коммунальных
расходов. Маня требовала, чтобы сестра половину оплачивала за свет, газ и услуги.
А Олеська отказывалась, говорила: «Я тут не живу, лампочку не жгу, воду не лью,
с какой радости должна платить? Лишних денег у меня нет». Машка же в ответ:
«Раз ты прописана, то обязана. А не хочешь платить – выписывайся. Почему я
должна за тебя свои деньги отдавать? По документам нас тут трое. Уматывай, мне
меньше насчитают!» Один раз они подрались. На мой взгляд, обе были не правы, но
я на Машкиной стороне стояла – Олеська сбежала, о матери не заботилась.
– Она деньги давала, – напомнил я.
Галя скривилась.
– Копейки! Машке еле-еле на памперсы
хватало.
– Похоже, ваша подруга, хоть о покойных
плохо и не говорят, не очень-то заботилась о маме, – не утерпел я, –
в комнате стоит жуткая вонь.
– Это только последние два месяца, –
пояснила Галя, – Машка Елену Константиновну специально не мыла. Люди
постоянно приходили, всякие разные чиновники. Их квартиру расселяли, вот Машка
и перестала, пока вопрос не решится, гигиену соблюдать. Елене Константиновне по
фигу, валяется овощем, а Манька ради трехкомнатной была готова дерьмо на лопате
сожрать!
– Никак не пойму связи между грязью и
предоставлением просторной площади, – сказал я.
– Ой, какой вы наивный! –
воскликнула Галя. – Все очень даже просто. Банк хочет сэкономить. В
комнатке три женщины прописаны, значит, им «двушки» хватит выше крыши! А вот
если одна из них инвалид лежачий, то точно «трешку» отслюнявят, закон такой
есть. Только в нашей стране мало чего по правилам случается, вот Машка и
надумала на жалость давить. Сами посудите, придут представители банка, увидят
Елену Константиновну, лежит она, тихая, молчком, какой от нее вред? Зачем Машке
три комнаты? Мать не двигается, не спорит… А если ее не мыть? Тут другой
натюрморт: вонь дикая, значит, те, с долларами, носы зажмут и вон поскорей,
пожалеют Маню, сообразят, что ей нормальную квартиру дать следует.
– Ну и ну, – воскликнул я, –
это отвратительно!
– Ты небось в коммуналке не жил, –
ощетинилась Галя, – не на такое люди идут!
– Так почему вы решили, что Машу убила Олеся? –
вернул я газетчицу к интересующей меня теме.
Галя подняла с пола платок.
– Машка про сестру чего-то узнала! Она за
ней следила.
– Зачем?
Собеседница понизила голос:
– Денег хотела слупить! Это раз. А
во-вторых, она мне тут сказала: «Теперь за мамой говно другие выносить станут,
а я деньги получу! Хорошие!»
– Каким же образом Маша намеревалась
разбогатеть?
– Не знаю. Она мне не рассказывала!
Только я в курсе, что Маня в Олеськин шахер-махер нос засунула и много чего
вынюхала.
– Что именно?
– Она не рассказывала! Но часто говорила:
«Еще немного нарою – и хана! Придется Баяну на мои условия соглашаться! Я
умная!»
– Баяну? – переспросил я. – Это
музыкальный инструмент?
– Нет! Баян – человек, – ответила
Галя.
– Как его зовут?
