Козопас удовлетворенно кивнул и погладил своего рогатого скакуна. Бакраны покровительствовали тому, кого оправдал Бакра, это было унизительно, но полезно. Вряд ли бы он в одиночку на хорошей лошади и с дорогим оружием добрался до Равиата, но с бакранским посольством ему ничего не угрожало, кроме стыда.
Самым умным было, никуда не заезжая, рвануть к гайифской границе, но Робер Эпинэ поступил глупо. Он не мог бросить Клемента на произвол судьбы, хотя искать во взбаламученном заполненном беженцами Равиате ручную крысу было безнадежней, чем монету на дне реки — та по крайней мере будет лежать там, где ее уронили. И еще он должен разыскать родичей Луллака и Мильжи и выпить с ними Чашу Боли.
Иноходец понимал, что ведет себя как последний дурак, но иначе не мог. Его поездка с самого начала стала чередой ужасов, потерь и неудач, а затея Енниоля обернулась тысячами смертей, и все без толку. Альдо еще дальше от трона, чем раньше, друзья появлялись лишь для того, чтоб погибнуть, а сам он жив и свободен только по милости злейшего врага. Робер уже знал, что всей правды о том, что с ним случилось, не узнает никто, разве что Мэллит, если захочет слушать. Он не станет никому лгать, просто кое о чем умолчит. Например, о встрече с Ричардом Окделлом и безумном разговоре с Вороном, разговоре, который он мысленно продолжает шестой день. Он назвал Рокэ нелюдем, тот в ответ лишь улыбнулся.
— Вы полагаете, выреза?ть деревню за деревней в большей степени приличествует человеческой натуре? Возможно… Топят у нас и впрямь реже, чем жгут.
— Я понимаю, что в Варасте ненавидят бириссцев, но…
— Ненавидят, — перебил Ворон. — Люди, как правило, не любят тех, кто им пакостит, и уважают тех, кто с ними пьет. Окажись вы на нашей стороне, вы обнаружили б уйму достоинств в бакранах и их козлах.
— А вы, окажись на нашей?
— Я? Я бы взнуздал «барсов» точно так же, как и «козлов», но на вашей стороне мне делать нечего.
— Вы правы. Не в обычаях Людей Чести поднимать руку на женщин и детей.
— Видимо, поэтому за вас это делали ваши седые друзья. Впрочем, они по-своему правы. Были. Если кто-то воображает себя барсом, а других — скотиной, рано или поздно он нарвется на охотника.
— Когда-нибудь вы тоже нарветесь.
— Возможно, жизнь велика. Что ж, буду жить надеждой, что когда-нибудь какие-нибудь силы направят вашу руку.
— Вряд ли вам это понадобится, герцог. У вас уже есть покровитель и давно.
— О да, — засмеялся Рокэ, натягивая перчатки, — и он проявляет странное постоянство. Это-то и настораживает. Я могу ему наскучить.
3
В небе кружила черная птица. Небо было низким, серым и безнадежным, как сама осень, а может, дело было не в небе, а в том, что впереди были зима в Тронко, Жиль, свояченица губернатора со своими туберозами, таможенники, карты, пьяный Рокэ, еще более пьяный Бонифаций и тоска. Враг разбит, Талиг победил, но что с того? Талигойя снова проиграла. Теперь Ричард жалел, что не уехал с Эпинэ, но он ведь не знал, что армия остается на юге, а думал, что они возвращаются в Олларию. В Олларию… Вот и он стал называть столицу придуманной «навозниками» кличкой. Чего удивляться, когда вокруг таможенники и олларианцы. Вейзель, конечно, барон, но тоже не ахти что — в Горной Марке баронов больше, чем крестьян.
Юноша прислушался к разговору, который вели Алва и Вейзель. Так и есть — зимовка, праздники для горожан и солдат, жалованье, награды… А в столицу с донесениями поедут Манрик, Жан и какой-то козопас. Хорошо, хоть без Бонифация обойдется!
Ричард не сомневался, что Рокэ, по своему обыкновению, задумал раздразнить своих врагов, вот и посылает ко двору плебея и дикаря. Теперь генерал-невежа и едва знающий талиг сын Бакны увидят Катари, возможно, будут целовать ей руку. Катари… Тоска и любовь кружили над Диком черной одинокой птицей, и это кружение будет длиться, пока он дышит. Молодой человек поднял голову, следя за небесным скитальцем. Тот медленно проплыл над ползущей среди курганов колонной и полетел к уходящим в серебристую даль холмам. Дик не понял, откуда взялась вторая птица, большая и яростная, казалось, ее породили исполненные осени облака. Ворон чудом увернулся от казавшегося неотвратимым удара, но, вместо того чтоб улететь, метнулся навстречу нежданному врагу.
Черно-золотистый комок камнем рухнул у третьего по счету холма, и в тот же миг Алва дал шпоры коню. Моро, с самого утра недовольный тем, что приходится плестись рысцой, распластался в бешеном галопе. Конь и всадник скрылись меж курганами, и Ричард, сам не понимая, что делает, послал Сону следом. Кобылица прянула с места и понеслась, топча высеребренные предзимьем сухие стебли.
Алву Дик нашел быстро, вернее, это Сона нашла Моро, рывшего землю у подножия испятнанного черно-красными кустами холма. Герцог стоял чуть дальше, у самой границы зарослей, и у его ног лежали две птицы — черная и золотистая. Враги то ли умерли в воздухе, то ли расшиблись о землю, лапы золотого были свободны, но даже смерть не смогла разжать когти ворона. К мертвым птицам тянулись усыпанные красными ягодами ветки. Это были ягоды, но Дику они казались каплями крови, а застрявшие в кустарнике черные и золотые перья — чудом уцелевшими листьями.
В зарослях что-то зашуршало, Рокэ выдернул из-за пояса пистолет и, не глядя, спустил курок. Раздался короткий отвратительный вопль, и все стихло. Дик с некоторой опаской раздвинул ветки и обнаружил странное животное. Больше всего тварь походила на обросшую чуть ли не человеческими волосами змею на кривых коротких ножках, она была мертва, пуля перебила ей хребет.
— Степной ызарг, — Рокэ подошел глянуть, кого он подстрелил, — решил, что у него удачный день, но ошибся.
Герцог снял с пояса фляжку с касерой, сделал пару больших глотков, остаток выплеснул на мертвых птиц и высек огонь. Касера вспыхнула синим пламенем, запахло жжеными перьями. Рокэ принялся ломать сухие ветки и бросать в огонь, Дик кинулся ему помогать. Так костры не разводят, но у них получилось. Пламя перекинулось на ближайшие кусты, потянуло жаром. Из горящих зарослей выскользнуло десятка полтора ызаргов, волосы на одном из них горели. Тварь то ли пробежала, то ли проползла с десяток шагов, перевернулась на спину и принялась кататься по траве, показывая лысое серое брюхо. Это было ошибкой — парочка оказавшихся поблизости гадов вцепились в незадачливого родича, вознамерившись перед дальней дорогой закусить печеным.
Рокэ, ни говоря ни слова, вскочил на Моро, поднял его на дыбы, заставив обрушить на отвратительный живой ком шипастые зимние подковы, а затем, не оглядываясь ни на костер, ни на раздавленных ызаргов, ни на оруженосца, понесся в сторону дороги. Дик кинулся к ржавшей Соне, не желая ни секунды оставаться у ставшего вдруг страшным холма. Берясь за луку седла, юноша взглянул на свою руку — она была в крови: красноягодник оказался колючим. Сона, едва Ричард отпустил поводья, бросилась догонять Моро. Это было бы невозможно, но, съезжая с холма, Алва перевел мориска на рысь, а услышав сзади топот, и вовсе остановился.
