— Стражников позвать?
— Франко сходит, — вдова погладила Мупу, — переверни его, что ли.
Внук без лишних слов исполнил просьбу, хотя лицо его несколько позеленело. Молодость… Принцесса внимательно посмотрела на вора. Остренькое бледное личико было ей незнакомо.
— Матильда, — Альдо огляделся, выискивая, обо что обтереть руки, и остановился на бабушкиной рубахе, — я его, кажется, видел.
— Что ты делаешь, варвар!
— У тебя подол так и так в крови.
— Умный какой, — вдовица нагнулась, обозревая свои одежды, — и впрямь… Видел, говоришь? Где? Когда?
— Где не скажу, но недавно. У дома вроде бы.
— Готовился, — постановила бабушка, — ладно, пойдем, выпьем по бокальчику, все равно ночь насмарку.
— А он что-то спер?
— Не успел, разве что гроб этот. — Матильда кивнула на валяющуюся шкатулку.
— Что-то я не помню этой штуки. — Альдо присел на корточки, разглядывая прельстившую вора вещь. — Как думаешь, сколько ей лет?
— Леворукий ее знает. Много.
— Матильда!
— Ау?
— Отдай ее мне.
— Старьевщиком заделался?
— Отдай, жалко, что ли?
— Забирай, — махнула рукой бабушка. — Ты собрался здесь всю ночь сидеть?
— Иду уже. Тяжелая какая. — Альдо поудобнее подхватил шкатулку и потащил за Матильдой.
— Я и говорю — гроб! — согласилась вдова, разливая вино, но выпить не удалось. Раздался шум и звон, в комнату ввалились предводительствуемые Пакеттой и Франко стражники и замерли, увидев внушительную даму в заляпанной кровью ночной сорочке и с полным бокалом в руке.
— Прошу прощения, — дама поставила бокал и накинула какой-то балахон, — покойник в гардеробной.
— Сударыня, — офицер изо всех сил старался сохранить спокойствие, — вы пережили ужасное потрясение.
— Глупости, молодой человек. Никто меня не тряс. Меня разбудила собака, я взяла пистолеты и пошла посмотреть. В комнате кто-то был…
— И вы выстрелили?
— Разумеется, — с достоинством ответила вдовствующая принцесса. — Я в том возрасте, когда от мужчины в спальне ничего хорошего ждать не приходится.
3
Робер Эпинэ совершенно точно помнил, что не заказывал никакого вина, но это мог сделать Альдо. В любом случае добыть в Агарисе выдержанное кэналлийское было неслыханной удачей, и Иноходец велел слуге пропустить помощника франимского
[79]
торговца, на ночь глядя принесшего образцы.
Франимец оказался совсем крохотным, казалось, обшитая парусиной корзина переломит его пополам, и Робер, сам не зная почему, подхватил тяжесть и водрузил на стол.
— Благодарю блистательного, — раздавшийся из-под широкополой шляпы грудной голос поверг Иноходца в оцепенение, а виноторговец торопливо сорвал жутковатый головной убор и робко улыбнулся. Перед Робером стояла медноволосая гоганни, о которой талигоец изо всех сил старался не вспоминать.
— Пусть блистательный простит мне обман и выслушает, — какой у нее прелестный румянец. Заря на снегу, иначе и не скажешь…
— Сударыня, я счастлив видеть вас, — надо же, иногда вежливые фразы не являются враньем, — но мне кажется, я сплю. Вы здесь, в мужском платье, одна… Что-то случилось? Я слышал, вы болели.
— Я здорова, — покачала головой гоганни, — но рок занес когти над всеми нами. Дочь моего отца не может доверить известное ей никому из правнуков Кабиоховых и просит блистательного выслушать ее.
— Я к услугам прекрасной Мэллит.
— Блистательный смеется над жалкой дурнушкой…
— Сударыня, — Робер чуть не потерял дар речи, — клянусь Честью, я не встречал девушки прекрасней вас.
— Блистательный шутит. Блистательный видел моих сестер, отмеченных печатью истинной красоты, я в сравнении с ними…
— То же, что лань в сравнении со свиньями, — перебил девушку Эпинэ. — Если ваших сестер, сударыня, месяц не кормить, они, не спорю, станут очень хорошенькими, но ни одна из них не сравнится с вами.
— Блистательный не лжет, — задумчиво произнесла Мэллит, — но мое сердце не верит, а мои глаза видят жалкую мошку, а не роскошную бабочку.
— А мои — видят ландыш, — глаза Иноходца блеснули, — и посмотрю я на тех, кто со мной не согласится!
— Мне приятен этот разговор, но я осквернила ночь Флоха ради иного. Угодно ли блистательному выслушать недостойную?
— Буду счастлив. Но прошу вас, сядьте. К сожалению, я не ожидал гостей, но это можно исправить. Вы голодны?
— Блистательный не должен звать слуг. Дворянин не станет ужинать с жалким виноторговцем, а недостойная пришла говорить о тайном.
— Простите, сударыня, я потерял голову, увидев вас.
Да, он ведет себя глупо, но что делать, если Мэллит прекрасна.
— Фраманский юноша принес на продажу вино. Лучшие лозы Кампораисес и Гэриньенте, — девушка открыла свою корзину и одну за другой вытащила полдюжины пыльных бутылок. — Три «крови»
[80]
— Красная, Темная и Черная и три «слезы» — Вдовья, Девичья и Дурная! Блистательный будет пробовать, а недостойная говорить,
— Этим винам нет цены. — О том, что в ручках Мэллит даже пиво из Торки показалось бы ему «Черной кровью», Эпинэ умолчал.
— Цены нет только у любви, остальное можно купить и можно продать.
— Сударыня позволит налить и ей.
— Дети Гоха не пьют вина, но недостойная будет благодарна, если ей дадут воды.
Эпинэ, как во сне, взялся за хрустальный кувшин, благословляя мудрость хозяина гостиницы. Гоганни с благодарностью приняла стакан и слегка сдвинула густые брови, думая, с чего начать. Одетая франимским торговцем, она казалась графу еще прекрасней, чем в отцовском доме, и это мешало сосредоточиться на разговоре.
— Блистательный простит меня, — начала девушка, но талигоец ее решительно прервал.
— Сударыня, вы меня чрезмерно обяжете, если прекратите называть меня блистательным. Меня зовут Робер. Если вы ко мне пришли, значит, вы мне доверяете, как другу, а к друзьям обращаются по имени.
— Робер, — послушно повторила гоганни, — но правнуки Кабиоховы не могут звать первородных по имени.
— Ну, тогда я отказываюсь от этого дурацкого первородства. — Робер поднял бокал: — Я пью за то, чтоб вы, сударыня, называли меня Робером и позволили называть вас Мэллит.
