Мэллит провела рукой по усыпанным росой лепесткам. Эти розы были без шипов, и они не пахли. Почему? Они мертвы? Смерть – это тень жизни, а равнодушие – тень любви, но без тени нельзя понять свет. Гоганни тронула другой цветок, он пах полынью. Налетевший ветер пошевелил золотое море, он искал ее, он хотел что-то сказать, что-то важное…
Девушка вздрогнула и проснулась. Она была дома, в своей постели, голубая звезда еще не зашла, ночь только начиналась. Мэллит села, обхватив коленки, борясь с нелепым желанием одеться, вылезти в окно и бежать, бежать, бежать куда угодно, лишь бы подальше от этого мирно спящего дома. Дочь Жаймиоля потрясла головой, пытаясь отогнать дурацкие мысли, затем впилась зубками в запястье, ведь боль вытесняет из головы все лишнее. Не помогло.
Мэллит понимала, что не должна никуда идти, ее никто не ждет, а выбираться из дома в обычную ночь и вовсе безумие, но справиться с собой не могла. Девушка вскочила, быстро оделась и распахнула окно. Остатки здравого смысла заставили ее замереть на подоконнике. Тоскливо взвыла собака, прошелестел ветер, дрогнула и покатилась по небу звезда. Кто-то умер или умрет… Гоганни вздрогнула от холода и прыгнула. Старый платан был ее давним другом, он ни разу еще ее не подвел. Девушка перебралась на верхнюю галерею, пробежала по переходам, юркнула в подвал. Мэллит осознавала, что делает, ее движения были выверенными и расчетливыми. Она не забывала прислушиваться, прежде чем переложить какую-либо вещь или сдвинуть занавес, запоминала, как все было, чтобы вернуть все на свои места, она была хитра, как лисица, но лисица обезумевшая.
Может, выпить много вина, упасть и уснуть? Торопливо переодеваясь во франимское платье и открывая потайной ход, дочь Жаймиоля пыталась остановиться, но не могла. Неужели она одержима демоном? Такое бывало, хотя нет, демон захватывает тело, вытесняя душу, а она понимает, что с ней происходит. Мэллит промчалась тайным ходом и выбралась наружу между двумя каменными сараями. Это место всегда было безлюдным, тем более ночью. Гоганни прижалась к прохладной стене, пытаясь успокоиться. Не получилось – ее по-прежнему гнало прочь от родительского дома. Воля и здравый смысл уступили, Мэллит выбралась в узкий переулок, прошмыгнула мимо увитой плющом стены и выскочила на неширокую сонную улицу.
Резкая боль в груди заставила девушку тихонько вскрикнуть, однажды она уже испытала нечто похожее. Гоганни торопливо расстегнула куртку и сунула руку за пазуху, боясь и ожидая нащупать кровь, но рана не открылась, по крайней мере пока. Нужно вернуться – не хватало, чтобы ей стало плохо на улице. Несмотря на нарастающую боль, Мэллит заставила себя сделать несколько шагов, но у входа в спасительный переулок маячила какая-то фигура. Путь домой был отрезан.
3
Магнус, кресло с мышью, серые своды, где они? В мутном адском вареве не было ни верха, ни низа. Зрение, слух, обоняние отказывались служить, а тело одновременно окаменело и растворилось. Живыми оставались только сердце и мозг. Сердце бешено колотилось, пытаясь вырваться из сжимавшей его холодной пустоты, мозг ломала дикая, ни с чем не сравнимая боль, боль, которая высасывает разум, память, осознание того, что происходит, ощущение себя.
– Сын мой, что ты знаешь о силе Раканов?
– Ничего… Ее нет… Это сказки… Альдо Ракан – верный сын эсператистской церкви.
– Почему Адгемар Кагетский пожелал ему помочь?
– Не знаю… Он не любит Олларов… Он хотел получить Варасту…
– Он говорил о реликвиях Раканов?
– Каких реликвиях?.. Я ничего не знаю.
Его размазывало, раздирало, растаскивало в клочья, словно из его тела заживо вырывали душу, а может быть, так оно и было. Единственное, что он мог – не дать высосать из себя все до единой мысли, он помнил. Там был Адгемар… Адгемар и Рокэ.
– Что говорил Адгемар о реликвиях Раканов?
– Ничего!
Это правда… Адгемар не говорил ничего, и Ворон не говорил ничего… Да и откуда им знать? Там были эти двое, только они… Сначала – казар, потом – маршал, и они ничего не говорили.
Серая бездна обещала покой и забвение, если он сдастся. Покой и забвение вместо адской боли, это так прекрасно… Нужно только рассказать то, что он знает. Но он не знает ничего. Ни-че-го!
– Сын мой, ты видел вещи с такими символами?
– Не помню… Кажется, нет… Не обращал внимания.
– Смотри внимательно, смотри и вспоминай, это очень важно!
Зигзаг молнии, такой, как на браслете… Два странных завитка… Один… Один похож на волну, а другой, как вихрь… И еще что-то вроде горы… Окделлы? А это? Во имя Аст…. Во имя Создателя, что это?!
– Ты видел эти символы? Где? Когда?!
– Они похожи… На гербы… Особенно последний. Скала Окделлов…
– Ты видел это в Кагете?
– Нет!
– Тогда где?
Молния, Ветер, Скала, Волна и Зверь… Зверь Раканов! Он не видел этого… Не видел, а если видел, то не запомнил…
Эгмонт Окделл проверил, хорошо ли заточена шпага, лицо Повелителя Скал было таким, как всегда – спокойным, грустным, чуть отрешенным. Он шел умирать и знал это, он устал нести на себе свой долг, а тот давил, словно скала. Сколько можно тащить в гору камень и зачем? Эгмонт неумело улыбнулся, вложил шпагу в ножны и ушел. Навсегда. Остался Дик… Последний в роду. И Альдо тоже последний – последний Ракан! И Алва… Хотя нет, Ворон – чужак, Повелители Ветров исчезли, потому на гербе Алва и нет древнего завитка… А Эпинэ – двое. Он и дед… Пять лет назад у Повелителя Молний было двое сыновей и четверо внуков, остался один… У Адгемара тоже четверо сыновей… При чем здесь казар? Он же мертв! Его убил Ворон, как и Эгмонта… При чем здесь казар? При всем! Это он подарил талигойскому послу старый браслет. Они сидели на террасе, цвели оранжевые розы, летали ласточки…
– Клянись Создателем, что ты не укрываешь Истину от слуг Его.
Губы не слушались, они не желали лгать… Он видел эти знаки. Все! На шкатулке Матильды. А молния… Молния появилась в глубинах ары, когда Альдо и Мэллит… Нет! Он ничего не знает и ничего не видел… Браслет ему дал Адгемар, но казар ничего не скажет. Он мертв, его убил Ворон.
– Клянись, сын мой!
Му?ка длилась столетия, и Робер знал, что она будет длиться вечно. Облегчение принесет лишь покорность. Он скажет правду, и все кончится, ему позволят уйти… Солгать невозможно – его видят насквозь, его губы не могут произнести ложной клятвы. Значит, придется молчать! Робер Эпинэ не предаст ни своего сюзерена, ни свою любовь… Во имя Астрапа! Он ничего не знает, Адгемар унес тайну в Закат… Адгемар и Ворон… Это они. Только они…
Рука в черной перчатке играет пистолетом… Окровавленное лицо Лиса, смех Рокэ и свет!
Багровый закатный свет врезался в серую муть. Робер вновь ощутил свое тело, спеленутое в тяжелых, холодных объятиях, но это были объятия живого существа, облепившего его мокрой липкой простыней. Эпинэ рванулся, мускулы напряглись до предела, и тварь не выдержала. Теперь уже она страдала от рвущей ее тело боли, закатного света, хохота Ворона.
