– Этот перстень ваш дед подарил королеве Алисе. Не знаю, правильно ли я делаю, раскрывая тайну умерших, но Анри-Гийом всю жизнь любил королеву. Алиса родилась в Дриксен, но ее сердце было сердцем истинной талигойки.
Ее сердце? Да было ли у нее вообще сердце, у этой старухи с холодными глазами? Хотя, возможно, дед и впрямь любил Алису. Он рано похоронил жену, никто и никогда не слышал о его любовницах… И должна же быть хоть какая-то причина тому, что он натворил.
– Даже если так, он не мог послать возлюбленной кольцо с ядом.
– Ты прав. Перстень переделала сама Алиса. Ее величество понимала, на что идет, и не исключала, что единственным достойным выходом для нее будет смерть.
И при этом прожила семьдесят один год и скончалась в своей постели. Как же «готовые на все» любят трясти кинжалами и склянками с ядом и как же не спешат убивать себя!
– Дальше, – Робер скрестил руки на груди, не переставая думать о пистолетах за поясом. Удравший из Ренквахи Кавендиш, мародер, сдиравший с раненого сапоги, головы Мильжи и Луллака, кольцо с отравой – все это слилось во что-то склизкое, бесформенное, хищное, в тварь из сна, сожравшую Адгемара. Теперь эта тварь обрела лицо и голос Августа Штанцлера.
– Дальше… Дальше ее величество, умирая, передала перстень своей невестке, которая стала ей родней собственного сына. Катарина Ариго не сочла возможным оставлять залог чужой любви у себя и попросила меня вернуть кольцо эру Гийому.
– Но вы этого не сделали.
– Сделал, – Штанцлер сцепил и расцепил руки. – Повелитель Молний, узнав о том, что Алиса готовилась к смерти, впал в неистовство. Воистину он был достоин своего титула. Эр Гийом велел мне забрать кольцо и, когда потребуется, пустить в ход.
Сказка для Дикона и иже с ним. Красиво придуманная сказка. Дед никогда бы не взялся за яд, он был, прости ему Создатель, слишком глуп и слишком горд. И уж точно он не стал бы подстрекать другого. Вот сам эр Август – это да! Неужели старый хорек допускал, что Дик сумеет отравить Ворона? А если б смог, как бы он жил дальше? Окделл-клятвопреступник, Окделл-отравитель?! Немыслимо…
– И вы его пустили в ход. Только не сами.
– Отчаянье толкает на глупости. Я узнал, что задумали Дорак и Манрики. Они докатились до того, что продали Южную армию Фоме. Цвет Талига отправили умирать на чужбину. За деньги. Как простых наемников! Что мы забыли в Урготе?! Зачем нам влезать в чужие войны! Талигойские матери, жены, дети нас не простили бы…
– А как насчет матерей Эпинэ?
– Свобода стоит дорого, и потом… Робер, олларская свора решила покончить со всеми нами. Одним ударом. Их надо было остановить, я не знал как… И я попросил Ричарда Окделла о помощи. Я сказал ему всю правду и предложил выбирать…
– Всю правду? – Закатные твари, сколько же в одного человека может влезть лжи! – Вы имеете в виду кольцо Эпинэ?
– Я не рискнул открыть мальчику тайну Алисы и эра Гийома.
– Вы могли бы дать ему другой яд. Понадежней…
– Чтобы Ворон умер на месте, а Ричарда растерзали кэналлийские дикари?
Дикари… Для Штанцлера дикари – кэналлийцы, для Лиса дикарями были бириссцы и бакраны, а в Гайифе величают дикарями талигойцев…
– А о том, что он растерзает себя сам, вы не подумали? Есть люди, которые не умеют убивать в спину. И, если на то пошло, почему вы сами не взялись за кинжал или не распили с Вороном бутылку вина?
– Потому что не имел права умирать, как это ни странно звучит. Так же как сейчас не имеешь права умереть ты.
Есть, тут он прав. Робер Эпинэ не может ни умереть, ни послать всех к кошкам и уехать. Только пусть его заберет пегая лошадь, если эр Август не спрятался за Ричарда, как до этого за Эгмонта.
– Я надеялся, что Ричард просто… положит яд в кувшин с вином и уйдет. Робер, что произошло, как Дик попал к вам?
– Ворон все понял. Но Дика он отпустил. Даже не отпустил, а выслал из Талига. Вместе с перстнем.
– Неужели мальчик…
– О нет, своему эру Ричард не сказал ничего.
– Слава Создателю, – руки Штанцлера дрожали, – я боялся, что Ричард нас предал.
Нет, он всего-навсего предал своего эра. И себя самого.
– Успокойтесь, эр Август. Вас Ричард Окделл не предал. И Эгмонт Окделл не предал. И мои братья, и отец…
– Робер, я не понимаю! Ты…
Он – сын мертвых родителей и брат мертвых братьев, и он в Талиге не один такой. Именно в Талиге, потому что Талигойи нет и не будет.
– Робер!
– Не Робер, – прошипел Иноходец, выхватывая пистолет, – а Повелитель Молний! И я требую ответа! Кому вы нас продали на этот раз? И за сколько? Вы – не Человек Чести, Штанцлер, и даже не «навозник». Вы – дриксенский голодранец, и вы получили в Талиге все, так за какими кошками вам все эти игры?!
Штанцлер, шатаясь, отступил к стене, налетев на допотопный доспех, с грохотом рухнувший на каменный пол. Бледный, как покойник, бывший кансилльер молча хватал ртом воздух. Сердечный приступ? Очередная брехня? Не все ли равно?! Если он издохнет, ничего не изменится, разве что судьба убережет Иноходца Эпинэ от убийства старика.
– Монсеньор, – влетевший Карваль походил на вытащенную из воды рыбу. Бедняга, для него Штанцлер – живая легенда. – Монсеньор, господину кансилльеру плохо.
– Так дайте ему воды, – отрезал Эпинэ, – но он такой же кансилльер, как вы кардинал талигойский.
Никола ворвался вовремя. Или наоборот. Что ж, Август Штанцлер поживет еще немного. Робер вздохнул, с удивлением оглядел пистолет, сунул за пояс. Нестерпимое желание убить ушло, уступив место гадливости и удивлению.
Откуда-то взялся слуга с подносом. Никола сунул в дрожащие старческие пальцы стакан, на лице капитана были ужас и непонимание. Думает, не сошел ли Повелитель Молний с ума, а он, наоборот, поумнел. Только поздно. Робер устало посмотрел на эра Августа. Нет, не умрет, такие не умирают, их надо убивать, причем вовремя. Штанцлер пил, а перед глазами Иноходца стояли ледяное нездешнее небо, закрывающая горизонт гора, седины Лиса, синий взгляд Ворона.
«Молитесь Создателю, чтобы Бакра рассудил по справедливости и покарал истинного виновника бед Талига…»
Штанцлер вернул кубок Карвалю, умудрившись оказаться за спиной капитана. Если б Лис и Штанцлер оказались рядом, кого бы выбрал Бакра и кого бы выбрал Рокэ? Впрочем, Ворон носит с собой два пистолета…
– Я понимаю вас, Робер, – Амалия тоже «понимала», – понимаю… Нет ничего страшнее, когда друзья уходят, а ты остаешься тащить свой воз. Я трижды проходил через это, Робер, трижды…
– Больше вам это не грозит, – герцог Эпинэ посмотрел бывшему кансилльеру в глаза, – клянусь вам.
– Как бы я хотел разделить вашу уверенность, – покачал головой Август Штанцлер. – Но нам будет очень, очень трудно, вы даже не представляете как.
