– Увы, вам не повезло с погодой, – Фома сочувственно покачал париком. Полезная вещь, особенно если не успел привести голову в порядок. Рокэ хорошо, у него от сырости волосы начинают виться, а как быть тем, кому не повезло?!
– Что поделать, – философски произнес Алва, – ваша осень славится дождями. Некоторые полагают, что урготеллские красавицы обязаны своей чудесной кожей именно климату.
– Весьма вероятно, – затряс паричком ургот, – весьма… Но вы, без сомнения, устали. Мы отвели вам комнаты в восточном крыле дворца, их можно занять немедленно, там есть все необходимое, а на слуг можно положиться.
– Благодарю ваше величество за заботу, – наклонил голову Рокэ, – но я предпочел бы сначала обсудить дела, хотя бы в общих чертах. Что до комнат, то я остановлюсь в посольстве Талига. Поверьте, я не самый приятный гость, к тому же моя репутация не позволяет мне находиться под одной крышей с юными девицами. Особенно с учетом некоторых обстоятельств…
– Ваша знаменитая хватка, герцог, – ургот приятно рассмеялся. – Что ж, прошу в кабинет. Кажется, я понимаю, о каких обстоятельствах идет речь, но мы еще поговорим об этом…
Приспичило им говорить о делах, можно подумать, завтра конец света. Хотя если завтра конец света, зачем говорить о делах? Лучше выпить и поехать к женщинам… Жаль, им не отвели отдельный особняк: жить под одной крышей с дядюшкой Шантэри – это ужасно. Хотя во дворце всяческих сложностей не меньше, и в нем наверняка подслушивают. Валме оглядел приемную – неплохо, но нипочем не скажешь, что здесь обитает чуть ли не самый богатый правитель Золотых земель. То ли у Фомы нет вкуса, то ли жадничает.
– Мой дорогой Марсель, как здоровье вашего почтенного батюшки?
Дородный человек с тоскливым собачьим лицом смотрел на виконта, как на сахарную кость. Так и есть! Четвероюродный дядюшка, раздери его кошки! И именно тогда, когда Ворон заперся с Фомой.
– Благодарю вас, дядюшка Франсуа! Когда я покидал Валмон, отец чувствовал себя неплохо.
– Мой мальчик, я был весьма удивлен, когда твоя матушка написала, что ты пошел в армию. Раньше я не замечал у тебя склонностей к воинской службе.
Марсель и сам ее не замечал, просто так вышло. Встретил по дороге во дворец Ворона, и понеслось.
– Ну, – замялся Валме, – мне давно советовали заняться делом, а первый Валмон был военным.
– Я горжусь тобой, – старый пень взволнованно засопел. Неужели в самом деле растрогался? С него станется! Марсель подтянул живот, благо после фельпских похождений это труда не составляло, и выпалил:
– Моя жизнь принадлежит Талигу и его королю!
Родственничек растроганно шмыгнул носом, но потом нахмурился:
– Теперь талигойцы, как никогда, должны быть готовы к любым неожиданностям. И, мой дорогой, вам и вашему патрону следовало бы повязать черные ленты. Конечно, вы одеваетесь по-походному, но приличия обязывают. Все добрые олларианцы надели траур, и даже герцогу Алве не следует шокировать своих соотечественников.
– Мы ничего не знали, – пробормотал Марсель. – Море, знаете ли…
– Не надо лгать дядюшке Франсуа, – нос снова шмыгнул, на сей раз осуждающе. – Поведение герцога Алвы не оставляет сомнений в вашей осведомленности.
– Ворон? – выпалил Валме. – Он ничего не знает, просто он вообще такой… Его ничем не проймешь. Мы в Фельпе получили приказ от Фердин…
– От его величества, – поправил старый зануда, заставив Марселя в очередной раз порадоваться бегству из-под крыла родичей. – Все талигойцы, оказавшись за пределами отечества, являются послами своей державы и не должны забывать о столь важных вещах, как титулование монарха.
– В любом случае, – огрызнулся виконт, – мы вышли в море, не зная ни кошки. То ли нас не сочли нужным известить, то ли какая-то скотина сперла письма. Последнее, что мы получили, это было письмо Силь… то есть его высокопреосвященства и королевские грамоты.
– Когда это было? – лицо дядюшки оставалось умеренно скорбным, но глазки стали жесткими. – Когда прибыл курьер и когда написаны послания?
– Получили в первый день Летних Молний. Рокэ, то есть Первый маршал Талига, сказал, что курьер не жалел лошадей. А написано было в ночь Ундий…
– Когда? – не понял дядюшка.
– С 11 на 12 Летних Волн…
– Ты не ошибаешься?
– Чтоб мне облысеть!.. То есть я не ошибаюсь. Письмо его высокопреосвященство написал ночью, а его величество подписал приказы утром.
– Есть вещи, которыми не шутят, – затянул свою песню дипломат. – Я склонен тебе верить. Меня ввело в заблуждение поведение герцога, но Рокэ Алва умеет скрывать свои чувства. Тем не менее вам следует надеть траур.
– Я надену, – заверил Марсель, мимоходом пожалев об урготских портных. – Дядюшка, во имя Леворукого, скажите же наконец, кто умер?!
– Его высокопреосвященство.
Марсель едва не присвистнул, но дядюшка Шантэри такого бы не потерпел, а свистеть во дворцах было признаком дурного тона.
2
Катарина немедленно отпустила госпожу Арамону к заболевшей дочери, хотя от ее величества зависело мало: из дворца входили и выходили по пропускам, подписанным капитаном Личной охраны его величества. К счастью, Манрик смилостивился, и Луиза, позабыв обо всех королевах и кансилльерах мира, помчалась на улицу Хромого Цыпленка.
Дверь открыла Дениза, и у Луизы немного отлегло от сердца – будь с дочкой что-то серьезное, кормилица выглядела бы иначе.
– А вас уже ждут, – сообщила Дениза, водружая на место многочисленные крюки и цепи.
– Ждут?
– Папаша ваш ждет.
– Как Амалия?!
– Здорова она, – махнула рукой Дениза, – у себя сидит. Это все граф затеял. Ох, не дело врать про хворости, накличешь еще…
Слава Создателю, с Амалией все в порядке. Луиза сбросила накидку и прошла в гостиную, где узрела господина графа и маменьку.
– Луиза, – Аглая Кредон прижала к груди ухоженные ручки, – милая Луиза… Как долго я тебя не видела… Я все понимаю, ты теперь дама из общества, тебе не до бедных мещан…
Если б не присутствие отца, Луиза б в очередной раз узнала, что она не мать, а мармалюка
[64]
, но в присутствии любовника нежная Аглая воздерживалась от простонародных выражений.
– Ну что вы, маменька, – выдавила из себя Луиза единственное, что можно было сказать.
– Не надо оправдываться, – Аглая Кредон поднесла к глазам вышитый платочек. – Ты здесь, с нами, это главное.
– Дорогая, – папенька взял из ручек любовницы платочек и промокнул несуществующие слезки, – Луиза не виновата. Сейчас покинуть дворец весьма непросто. Я прошу тебя оставить нас, нам нужно поговорить наедине.
