Разговор начала Катари.
— Регент всегда на виду, — тихо произнесла она, перебирая черные длинные кисти, — больше на виду, чем королева, ведь королевы в Талиге не правят.
В Талиге правит тот, кто нагл и удачлив, для кого кровь, честь, слава предков, заслуги — пустой звук. Дикон без лишних слов протянул Катари письмо из канцелярии регента, презрительно уведомлявшее графа Штанцлера, что ему дозволяется воспользоваться гостеприимством герцога Окделла. Катарина поднесла бумагу почти к глазам. Она читала медленно и внимательно, еле заметно шевеля губами и все сильней напоминая найденную Диком святую, только повзрослевшую и измученную. Королева дочитала и положила письмо на колени. Белое на черном… цвета Олларов.
— Чиновники и законники всегда пишут так, — в голубых глазах стояло удивление, — иначе им нельзя.
— И кошки с ними! — отмахнулся Ричард. — Это оскорбляет эра Августа! Я понимаю, Эпинэ его ненавидит, но он отсиживался в Агарисе, пока Штанцлер сражался за Талигойю. Сражался каждый день, каждый час, хотя понимал, чем ему это грозит. Он боялся, но пересиливал страх… Неужели из-за единственной ошибки, из-за личной обиды Эпинэ…
— Маршал Эпинэ не имеет к этому письму никакого отношения, — сказала Катарина, и ее глаза стали чужими и далекими. — Приказ отдала я.
— Ты? — Следовало сказать иначе, назвать ее «ваше величество», но Ричард был слишком потрясен. — Ты?!
Она кивнула. Этот быстрый девичий жест Дикон помнил особенно хорошо.
— Я знаю, что эр Август хотел добра, но добро он принес только врагам Талига. Не мне его судить, мы все… Ричард, жизни графа Штанцлера ничего не грозит. Над ним не будет суда, хотя он не искупил то, что… сделал. Он сохранит титул. Собственность Штанцлеров… То, что от нее оставит война, останется в его распоряжении. Если ему будет не на что жить, ему будет назначено пособие, но это все, что я вправе для него сделать.
Этого Ричард не понимал, не мог понять… Катарина Ариго, Талигойская Роза, звезда всех Людей Чести, его королева смотрела ему в глаза и говорила, что все они — эр Август, отец, она сама — ошибались.
— Мне страшно от того, о чем я молила Создателя. — Тонкие пальцы все быстрее мяли бахрому. — Твоему отцу тоже стало бы страшно, если б он победил. Если б увидел свою победу…
— Раньше ты говорила иначе, — напомнил юноша. — В саду… В другом саду, в аббатстве!
— Я помню. Я помню все наши разговоры, Дикон… Овца может не любить пастуха и собак, может мечтать уйти в лес и жить там среди цветов. Может даже восхищаться волками. Пока не встретится со своей мечтой… Я встретилась. Я больше не мечтаю.
— Ты все равно на нее похожа!..
— На нее? — Не понимает. Она же никогда не бывала в этом доме и не видела…
— На икону. Я открыл храм и увидел в нем тебя… Теперь там горят белые свечи и стоят цветы. Гиацинты… И будут стоять, пока я жив.
— Где этот храм? — Она робко улыбнулась. — Я… я хотела бы это видеть.
— Это моя домовая церковь… Ее давно не открывали. Я бы тоже не открыл, если б не сон. Мне приснился Рамиро Алва и сказал, где меч Раканов.
— Ты все еще живешь у Алвы? — Теперь она казалась испуганной. — В его доме? Вместе со Штанцлером?! Создатель… ты не можешь там оставаться!
Он останется. Никто не скажет, что Повелитель Скал испугался Ворона и удрал, как какой-нибудь Манрик. Он не бросит светлоглазую святую и не прогонит всеми покинутого старика.
— У меня нет другого дома. Окделлы не строили в столице дворцов. Этот дом мне отдал мой король, и я останусь в нем, пока… пока я член регентского совета! Я не собираюсь… метаться по городу, как будто я боюсь, что вернется Ворон!
— Я не знаю… — Лицо Катари было тревожным. — Рокэ никогда не был мелочным… Жестоким — да! Жестоким, непонятным, опасным, но не мелочным и не скупым. Он может отказаться от этого дома, наверняка откажется и построит новый… Кэналлийского золота хватит на целый город, и потом… Алва не скоро вернется, только когда победит, а война на севере… Она будет страшной.
— Мне все равно, вернется он или нет.
— Все равно? — почти крикнула Катари. — Все равно, что на нас бросились лучшие армии Золотых земель, что пятая звезда исчезла, что на всех нас кровь и слезы? Не наши — чужие! Это четырехсотый год… Время Леворукого… Пока он не кончится, нельзя загадывать, нельзя ничего обещать. Монастыри и те не принимают новых послушников…
— Ты не можешь уйти в монастырь, — как же Дикон был благодарен дурацким сказкам, давшим им время, — не можешь!
— Это все, что мне остается. Будь я мужчиной, я бы знала, что делать. Грязь ищет золото, а честь — стали. Армии Талига сохранили верность знамени. Придворные разбежались или предали… Я не хочу их видеть. Никого… Я отдам сына настоящему регенту и вернусь домой в Ариго. Только б мне разрешили жить там, просто жить и ждать конца года… Как бы я хотела уехать завтра… Сегодня, сейчас! Но регент должен быть здесь… Подписывать бумаги, говорить, показываться послам, подданным…
— Ты не регент! — резко сказал Ричард. — Твой ребенок не может быть сыном Фердинанда! Чей он? Ворона?! Он был у тебя перед… перед эшафотом? Ты открыла ему Дорогу королев!
— Я бы это сделала. С радостью… Алва умеет хранить тайны. Самые страшные, самые дорогие. Он не выдаст то, что ему доверено, ни сюзерену, ни Создателю, ни Врагу! Талиг не знал такой верности со… времен святого Алана. Теперь я открыла бы Алве все, не только Дорогу королев, но я не видела его до суда. Мой сын — ребенок Фердинанда.
— Нет! — услышал собственный стон Дикон. — Нет! Оллар не мужчина… Ты сама говорила… Это знают все!
— Он стал мужчиной, став королем. На четыре дня… Фердинанд Оллар успел немного — дать мне сына и открыть Багерлее. Он отпустил всех, кто там был… Виновных и невиновных. Карточных должников, какого-то сочинителя, Айнсмеллера, Придда, меня…
Фердинанд никому не желал зла, а его предали все, кроме Первого маршала и молодого офицера… Одного-единственного! Он убил предателя и, к счастью, уцелел. Я молилась за него, еще не зная имени. Потом мне его назвали. Чарльз Давенпорт… Ординар из Надора. Вассал Алана. Вассал Чести…
— Тогда почему?! — Святой Алан, ему нет дела до этого Давенпорта! Ему нет дела даже до Ворона, если они не виделись… — Почему Фердинанд раньше… не мог?..
— Ему всю жизнь что-то давали. Что-то, чтоб он не вмешивался в дела временщиков. Это зелье действовало на… все, но лекарь удрал вместе с Манриками, и Фердинанд очнулся. Создатель, какой… нелепой была та наша ночь, но она принесла плоды. Если Создатель хочет сохранить кровь, он ее сохранит. Это мое искупление, Дикон. Моя плата за мечты о невозможном, за грех ненависти и за грех любви.
Фердинанд Оллар и Рокэ Алва. Сюзерен и вассал. Коронованное ничтожество и непобедимый красавец… И женщина, которую сделали женой одного и наложницей другого. Королева.
— Ваше величество, я обращаюсь к вам как к регенту Талига. — Это он может ей сказать, прежде чем уйти. Это продлит их встречу, последнюю встречу, еще на несколько минут! — Я прошу вас исправить несправедливость, допущенную в отношении Эмиля Савиньяка.
