Началось землетрясение, и капитан Гастаки, вопреки своим словам, поддалась на просьбы Селины и попыталась вернуться в замок, чтобы вывести Айрис Окделл и графа Ларака. К несчастью, после ухода стражей это стало невозможным. Так она сказала, и я ей верю, потому что Зоя Гастаки честна, отважна и великодушна, как немногие из известных мне живых людей.
Ночь мы переждали на утесе. Землетрясение его почти разрушило, но мертвое дерево уцелело. Перед рассветом капитан Гастаки вывела нас на мельницу, где когда-то покончил самоубийством сын хозяина. Оттуда мы пешком добрались до знакомой гостиницы у каданского тракта. Хозяин помог нам присоединиться к обозу с шерстью. Под видом беженцев из Олларии мы доехали до Найтона, где и поселились под чужим именем. Я надеялась дождаться конца войны и возвращения сына, но в ночь с шестого на седьмой день Весенних Ветров меня вновь посетила капитан Гастаки. Она утверждает, что в Олларии происходит что-то необъяснимое и опасное. По ее словам, в столицу стало невозможно пробиться дорогами выходцев, как до этого невозможно было проникнуть в надорский замок. Я не полностью уловила суть угрозы, так как капитан Гастаки изъясняется не всегда понятно, но я не могу ей не верить и не могу оставаться в безопасности и молчать, когда Олларии грозит судьба Надора.
Капитан Гастаки уверена, что живые еще могут что-то предпринять. Она советует убирать паруса и становиться носом к ветру. Мне кажется, что это иносказание, которое способен понять моряк, тем более что капитан сравнила надвигающуюся опасность со шквалом.
Господин Савиньяк, я дважды перечитала свое письмо и полностью осознаю, что у занятого важными делами благоразумного человека оно вызовет лишь недоумение и желание прислать ко мне врача, но все сказанное — истинная правда. Я тревожусь о судьбе тех, кто находится в Олларии, в том числе о герцоге Алва и ее величестве. Я не знаю, что делать. Даже если мы с Селиной выйдем на городскую площадь и начнем кричать об опасности, кто нам поверит? Я не знаю, сколько у нас есть времени и есть ли оно вообще. Все, что я могу, это воззвать к Вам и к Создателю, но Создатель не смог или не счел нужным спасти Надор.
Остаюсь вашей преданной служанкой. Луиза Арамона, известная в Найтоне как госпожа Карреж.
7 день Весенних Ветров».
Госпожа Арамона могла не напоминать, кто она такая. Лионель Савиньяк прекрасно помнил худощавую белокурую даму и ее прелестную дочь, раз за разом ввергавшую Фердинанда в отеческое умиление. О дуэли самого графа с оскорбившим девушку Манриком капитанша деликатно умолчала, что говорило либо о недюжинном уме, либо о еще более недюжинном бескорыстии.
Женщина промолчала, но сам Лионель не забыл превращенную по воле Сильвестра в буффонаду дуэль. Слышал маршал и о сестре бордонского дожа, возмечтавшей о морских победах и сраженной пауканами, и о прославленной надорской моли. Своей памяти Савиньяк доверял безоговорочно. Исчезновение Арамоны, новый порученец Рокэ, похождения графа Креденьи, вхожий к Лецке пивовар — все это было правдой. Граф в равной степени запоминал и дурное, и хорошее, и то, что на первый взгляд казалось ерундой. В обычной жизни это мешало, но не на войне и не в столице.
Лионель еще раз пробежал глазами странное письмо. Госпожа Арамона, здоровая ли, больная ли, времени зря не теряла. Вынудить Лецке срочно переслать письмо в Кадану дано не каждому. Теперь Проэмперадор Надора осведомлен об обуявшей мертвую даму тревоге, только армия движется не к столице, а от нее.
В пятый день Весенних Ветров отдохнувшие войска покинули изонийский лагерь и той же дорогой, по которой пришел Фридрих, двинулись к границе Гаунау. Сломя голову, конечно, не неслись, но и времени не теряли: Фридрих еще не принес Талигу всей пользы, на которую был способен, и Лионель собирался выжать принца досуха. Через полчаса начинался совет. Второй после приснопамятного сражения. На первом генералы не торопились советовать Проэмперадору, что делать дальше. Надо полагать, вспомнили его мысль — из Каданы удобно перенести боевые действия в Гаунау.
Проэмперадор ожидания оправдал, объявив, что выступает на запад, но этим и ограничился. Он знал, что прикажет, едва Хеллинген подвел итоги сражения, но объявлять о вторжении в сильную и раздраженную неудачей страну следует должным образом. Так, чтобы соратники поняли, что другого выхода, кроме как победить еще раз, просто нет. Теперь время пришло. Маршал развернул карту и сосредоточенно уставился на нанесенные рукой каллиграфа надписи, отмечая места, где успели побывать люди Реддинга. Завтра нанесенная на бумагу линия обернется говорливой речонкой, переступив которую ты начнешь большую войну, а уже не нарисованные горы закроют горизонт, отрезая армию и от выжидающей Каданы, и от Надора. Завтра пути назад не будет. Только вперед, через вражеские земли к перевалам и оттуда — в Бергмарк. Савиньяк резко оторвался от карты.
— Сэц-Алан!
— Мой маршал!
— Разыщите полковника Вайспферта.
2
Входя, генералы улыбались и шутили. Они знали, что услышат, и хотели услышать именно это. Отдохнувшая и разжившаяся трофеями армия рвалась дощипать «гусей», и Чарльз Давенпорт отнюдь не являлся исключением. Изонис почти смыла из памяти Надор, да и маршала стало выносить как-то проще. Высокомерие, скрытность и резкость никуда не делись, но за дурным характером Давенпорт теперь не мог не видеть таланта, отваги и удачливости. Требовать от начальства бо́льшего — глупо. Лучше побеждать с Савиньяком или Алвой, чем сдаваться с Фердинандом, каким бы добрым и приятным тот ни был. Король шептал, что все пропало и нужно сложить оружие. Его маршалы дрались за Олларов и Талиг вопреки Оллару. Давенпорт мог быть только с ними.
Чарльз невольно улыбнулся вошедшему последним Хейлу и, затворив дверь, застыл у порога, глядя, как костяк армии занимает место вокруг единственного стола. В последний раз скрипнул стул, чихнул так и не выздоровевший до конца Фажетти, сверкнул своими изумрудами обрамленный Фридрих…
— Господа, — черные глаза Проэмперадора привычно сощурились, — я намерен ответить на три вопроса, которые вы не задали на прошлом совете, что, поверьте, я оценил в полной мере. Вас волнует, не ударят ли каданцы нам в тыл, не ударят ли они же по Надору и что мы будем делать в Гаунау.
Два первых опасения отметают сами каданцы. Нас, как вы можете видеть, вторую неделю сопровождают усиленные разъезды, но никаких попыток обменяться письмами или пулями хозяева не предпринимают. Это подтверждает пришедшие еще зимой сведения. Сторонники войны с Талигом в Хёгреде нынче не в фаворе. Его величество Джеймс в должной мере оценил не только наши осенние успехи и недавний разговор с Фридрихом, но и Хексберг. Ему остается одно — ждать.
Если мы увязнем в Гаунау или, паче чаянья, потерпим поражение, Кадану может вновь обуять приступ храбрости. Нет — возобладает осторожность. Что до Надора, то для его защиты хватит гарнизонов и корпуса Кодорни, который я возвращаю в распоряжение Лецке. Соответственно, обязательства Талига перед Бергмарк ложатся непосредственно на нас. Хайнрих уже начал наступление на перевалы, но бергеры продержатся столько, сколько нам нужно. Хеллинген, каковы наши силы?
