Любимчик государя принимал из его рук особняки, лошадей, золото, а ведь Окделлы не брали от своих королей ничего, кроме дружбы. И платили за нее жизнью и честью. Как святой Алан…
Знал бы он, что Алан заплатил жизнью, а Рамиро еще и честью не за дружбу Эрнани, а за его предательство и трусость. Ричард медленно повернулся и взял с каминной полки перчатки.
— Мои отношения с сюзереном касаются только меня! — Не нужно оправдываться, нужно действовать. Говорят не слова, а победы. — Я помню, кто я, и я… как вы изволили заметить еще в Багерлее, уже вырос. Разумеется, я никуда вас не отпущу. Вы останетесь в моем доме и под моей защитой, но поучения мне больше не требуются. Простите, мне надо идти.
— Иди. — Эр Август отступил в глубь комнаты, словно освобождая дорогу. — Ты прав, я не имею права тебе указывать. После гибели Эгмонта его никто не имеет, но я могу попросить. Береги себя и не верь тому, что на первый взгляд кажется простым и понятным. Я имею в виду Карваля… теперь уже генерала. У меня есть серьезные основания считать его человеком Дорака, приставленным к Анри-Гийому. С Эпинэ говорить бессмысленно, он опять схватится за пистолет, но тебя предупредить я обязан.
Коротышка — шпион Дорака?! А что, очень похоже… Карваль никогда по-настоящему не служил делу Раканов, и он с такой готовностью переметнулся к нынешним победителям…
— Эр Август, — решил Ричард, — давайте обсудим это позже. Не волнуйтесь, я никогда не доверял Карвалю, и я не собираюсь о нем говорить с кем бы то ни было.
2
Этого адуана Матильда запомнила еще зимой. Бедняге в рот угодил ком земли, вывернутый бежавшей впереди лошадью. Товарищи пострадавшего ржали, сам он плевался, ругался и вытирался. Принцесса, которой как-то довелось скакать с залепленным грязью глазом, преисполнилась к варастийцу сочувствием. Второй раз они столкнулись в начале Весенних Ветров. Бездорожье в Варасте оказалось страшней, чем в Черной Алати. Многочисленные ручейки и речки сделали степь почти непроходимой, и Тронко заполнился болтающимися без дела вояками, которых и разглядывала дожидавшаяся ответа от братца Альберта принцесса. Некоторые казались знакомыми, в том числе и «Залепленный». Теперь адуан попался на глаза в третий раз. Матильда с ленивым любопытством следила за всадником на пегой лошади, неспешно проезжавшим тихой улицей, и не услышала, как пришел Торрихо. Адъютант командующего поклонился и сообщил, что ее желают видеть. Матильда кивнула. Торрихо добавил, что рэй очень извиняется, но…
— Знаю, — оборвала кэналлийские излияния принцесса, — и сочувствую.
Дьегаррон был маршалом вежливым. Он не стал бы зазывать даму к себе, если б не старая рана и вчерашняя гроза. Смену погоды командующий переносил с трудом. Как он, такой, собирался воевать, Матильда не представляла, но ответственность творит с мужчинами чудеса. С настоящими мужчинами, а Дьегаррон был именно из таких.
Адъютант озаботился привести уже оседланного коня, и Матильда с готовностью полезла в седло, очередной раз сравнивая варастийские обычаи с агарисскими — не в пользу последних.
— Вовремя мы чесанули, — пробурчала под нос ее высочество и наткнулась на вежливый вопрошающий взгляд. Пришлось пояснять: — Я про Агарис… Что бы я там при морисках делала? Ни я им такая не нужна, ни они мне…
То, что города, угробившего ее жизнь, больше нет, в голове не укладывалось. Бунт, обычную войну или какую-нибудь чуму Матильда еще могла представить, но вынырнувшие непонятно откуда шады разнесли Святой град чуть ли не по камушку. Это казалось дурной сказкой; тем не менее ее высочество не сомневалась, что Дьегаррон говорит правду. Во-первых, такое не придумать даже с самой больной головой, а во-вторых, братец соизволил наконец ответить, и ответ этот полз до Варасты без малого два месяца. Разумеется, если верить тому, что Альберт взялся за перо в конце месяца Зимних Скал. Матильда не верила.
Альберт принюхивался, пока из Агариса не запахло дымом, после чего немедленно принялся писать в Варасту, в Олларию, в Валмон. Дескать, я возлюбил Талиг, отринул Гайифу с Агарией, порицаю внучатого племянника и прошу отдать на поруки сестру не потому, что кардиналов рассовали по мешкам, и не потому, что Гайифу с Агарией теперь сподручней не доить, а стричь, а потому, что верен завету Балинта Мекчеи. Завету летучей мыши он верен! Берут верх птицы — вот вам крылья, звери — вот вам уши и зубы, а во время драки — в пещеру. И висеть, пока кто-нибудь не победит…
— Ваше высочество! — Дьегаррон и раньше был не слишком улыбчив. Больная голова сделала маршала совсем деревянным, но с крыльца к даме он все-таки спустился. Кэналлиец, кошки его раздери…
— Спасибо. — Принцесса удачно спрыгнула на землю. В Тронко ее искусству наездницы отдавали должное, не то что в Агарисе. Жаль, других достоинств немного осталось. — Зря вы вышли.
— Позвольте об этом судить мне, — не согласился Дьегаррон, придерживая двери. Вблизи маршал выглядел еще хуже, чем издали. Лечь бы ему, но такого, пожалуй, уложишь. Адриан тоже ползал до последнего, да и отец… Это Анэсти умирал от каждого чиха и жил, жил, жил, пока поздно не стало.
— Ваше высочество, прошу вас сесть. Я должен извиниться и объяснить…
— Ничего вы не должны, — хватит с нее экивоков и этикетов, — я здорова, вы — нет. Говорите, что надо, и ложитесь.
— Я здоров, — соврал Дьегаррон. — Просто в Кэналлоа считают, что узнавать дурные новости лучше в чужом доме и от чужих людей.
А ведь верно! Дурные вести в стены въедаются, не отскребешь.
— Что-то с Дугласом?
— Я не имею сведений о капитане Темплтоне, но у Шеманталя все в порядке. Ваше высочество, сегодня утром от него прибыл курьер. Я вынужден сообщить…
Курьер от Шеманталя. С алатской границы… Значит, ее решили выдать Альберту, а тот запрет сестру в Сакаци. Теперь уже навсегда. Что ж, могло быть и хуже.
— Сообщайте, — разрешила Матильда. Детство, юность и рядом старость и конец. На тех же камнях, у той же речки.
— Ваше высочество, мне очень…
— Чего уж там, — посочувствовала талигойскому маршалу принцесса, — вы человек подневольный. Кто решал, тому пусть и будет тошно.
— Так решила судьба. — Голос кэналлийца стал глухим. — Ваше высочество, я… Насколько я помню, вы предпочитаете вину касеру.
— Предпочитаю. Но пакости выслушиваю на трезвую голову. Мне ж еще что-нибудь подписать нужно будет. Давайте, засвидетельствую, что на мою честь вы не покушались.
— Письмо? — Глаза у Дьегаррона были не хуже, чем у Робера. И не меньше. — Зачем письмо?
— Письма всегда нужны, — назидательно сказала ее высочество, уже сожалея, что отказалась от касеры. — С печатями. Особенно если рядом шуршит мой братец. Ночью он вам одно скажет, утром — другое, а к обеду вас не узнает. Да, Бочку я с собой в любом случае заберу.
— Мне не нужна никакая бумага. Квальдэто цера… Бонифаций раньше десятого не объявится… Нашел время.
