– Вы разве не решили, что станете врать? Да, благодарю вас за цветы и пистолеты. Не стоило беспокоиться.
– Как они бьют?
– Хорошо… – До чего она дошла, если ей все равно. – Очень хорошо, но цветы в мои годы – это слишком.
– Там, где появляются женщины, появляются и цветы. – Кэналлиец упрямо не спускал флаг вежливости. – Эти ирисы видели многое. Они росли у старой таможни. Ее сожгли, адуанов вырезали, а цветы выжили. Не все, только те, что росли с краю, у канавы. На следующий год они расцвели. Их увидел известный вам Шеманталь, он как раз инспектировал бывшие посты. Нужно было решать, отстраивать ли Ежанку, или строить форт на новом месте. Нам ответили ирисы и куст сирени. У вас должны стоять именно эти цветы, сударыня.
Дарить то пистолеты, то ирисы с пожарища… Анэсти б сдох, до такого не додумался, а внук – тем более.
– Вы – странный маршал.
– Я – кэналлиец, мы все суеверны. Не знаю, что вам говорил Бонифаций, но вы приехали, и я вам за это благодарен. Я не считал себя вправе просить вас о таком одолжении.
– Да вы хоть знаете о каком?
– Я уже сказал: я суеверен, – маршал поднес руку к загорелому лбу, – и нам в самом деле очень нужны свидетели… Свидетели того, что мы всего лишь исполняем свои обязательства перед союзниками. Но ваше возвращение значит гораздо больше.
– Возвращение?! – Если все кэналлийцы такие сумасшедшие, надо было ехать не в Агарис, а в Алвасете! – Твою кавалерию, я дальше вашего Тронко не забиралась!
– Вы вернулись к нам, а куда именно, не важно. Армия не пускает корней. Скоро мы отсюда уйдем, хотя неделю, а может, и больше простоим в Ежанке. Сейчас вы утомлены, я тоже, но завтра… Скажем, за обедом я готов рассказать о Сагранне и положении дел в Кагете и Гайифе. Вы ведь предпочитаете птице мясо?
Что ж, на войну так на войну, свидетелем так свидетелем… Война – это не только смерть, но и жизнь, горение вместо гниения, чего еще можно желать на старости лет?
Ее высочество тронула морисские пистолеты и сообщила:
– Я ем все, но без имбиря и этого вашего… преосвященства.
4
– Я не могу выпускать животное к посторонним в таком виде, но мой куафер решительно отказывается иметь с ним дело. – Коко озабоченно вздохнул. – Я просто не знаю, как быть. С одной стороны, мы в ответе за тех, кого нам оставили друзья, с другой – это опасно для жизни, с третьей – Фальтак и Сэц-Пьер едят все больше… Если б я мог выпускать к ним Готти, с ними стало бы легче разговаривать.
– А почему бы вам их просто не выгнать? – поддержал разговор Робер. Собачьи прически и прожорливость философов Иноходца беспокоили в последнюю очередь, но он не представлял, с чего начать разговор.
– Они истинные жрецы. Я далек от дурных каламбуров и не называю их жрецами форели, хотя они и потребляют ее чрезмерно. Нет, дорогой друг, они истинные жрецы некоего идола, который они называют натурой, а я, как вы знаете, к идолам неравнодушен. К тому же так волнующе наблюдать нечто малопонятное и местами пугающее непосредственно перед ужином… И все же как мне поступить с собакой дорогого Марселя?
Момент был самый неподходящий, но говорить о псах и адептах натуры с человеком, чью жену он вознамерился отобрать, Эпинэ не мог.
– Барон, я должен вам сообщить…
– Конечно, я заплачу куаферу за риск, но что, если Готти укусит его не куда-нибудь, а в руку? В правую. Мне придется искать другого мастера, а это невозможно. В смене куафера есть нечто отталкивающее и ужасное, как и в смене вероисповедания. Это либо насилие, либо отрицание всей прошлой жизни.
– Сударь, – прервал излияния Робер, – я должен с вами поговорить. Очень серьезно!
– Надеюсь, это не касается молодого человека, которого моя жена отказывается принимать? Понимаете, я считаю правильным предоставлять ей полную свободу в выборе друзей. Недоверие и, того больше, претензии – это в высшей степени вульгарно.
– Барон, я говорил с Катари… Леворукий, я люблю Марианну, а она – меня! Мы просим вас о разводе. Разумеется, я… Я заключу с вами договор насчет имущества. Я в этом ничего не понимаю, но мэтр Инголс…
– Договор? – скривился барон. – Не терплю бумаг! Благородные люди обходятся честным словом и при необходимости шпагой, этого вполне достаточно. Постойте… Вы хотите забрать Марианну… то есть связать с ней свою судьбу при помощи законников и церкви? Это несколько неожиданно. Идемте в кабинет, такие вещи всегда обсуждают в кабинетах, к тому же я покажу вам новую камею. Слоистый агат… Танец среди молний… И после этого говорите, что совпадения случайны! Чушь, что бы ни утверждали матерьялисты. Они пытаются оскопить наши чувства, но оскопленные существа противны той самой натуре, о которой пекутся эти своеобычные господа.
Дориан, «Слезу блудницы» семьдесят девятого года в мой кабинет. Хотя нет… Это название в нашем положении звучит двусмысленно. «Змеиную кровь» восемьдесят второго! И гигантские оливки… Проходите же!
– Сперва скажите, – Робер встал на пороге, напоминая самому себе деревенского осла, – вы согласны дать Марианне развод?
– Не подумайте, что я против, – качнул паричком Коко, – но я не могу пойти на это до окончания войн. Понимаете, мой дорогой друг, я отвечаю за Марианну и не могу позволить ей остаться вдовой в чужом доме. Не спорю, быть маршалом очень достойно, это нравится женщинам и окрыляет молодых людей, но маршалы слишком часто оставляют вдов, а я хочу быть уверенным в том, что моя дорогая жена счастлива и обеспечена. Только тогда я с чистой совестью устрою собственную судьбу. Признаюсь вам, я был бы счастлив найти где-нибудь в провинции девушку, почти девочку. Юную, чистую, прелестную, как сама любовь, и открыть ей мир красоты.
– Вы собираетесь жениться? – не понял Робер. – На ком? Когда?!
– Как только найду достойный огранки бриллиант. Да, на этот раз это будет не рубин, а бриллиант или сапфир! Юная женщина с золотыми волосами и синими или же фиалковыми глазами… Конечно, придется сменить обивку и, возможно, заказать новые витражи…
– Я не так богат, как Валме, – понял намек Робер, – но я уже говорил. Мэтр Инголс…
– Я уже просил вас, герцог, не упоминать о столь отвратительных вещах, как законники, бумаги и тем более расписки. – Маленький барон выпятил грудь и привстал на цыпочки, чем-то напомнив давешнего голубя. – Иначе я сочту себя оскорбленным. Дорогая, как ты некстати…
– Даже с вином? – Марианна ловко пронесла поднос с бокалами между мужем и любовником и водрузила на обширный стол. – Я думала, запрет на посещение твоего кабинета распространяется только на собак.
– Дело не в кабинете, – объяснил барон, – а о некоем предмете, который мы обсуждаем с герцогом Эпинэ.
– Я вынуждена считать себя оскорбленной. Вы говорите о «некоем предмете», подразумевая меня. Вы зашли слишком далеко, господа. – Марианна спокойно разлила вино. Этого платья Робер у нее еще не видел; золотистое с терракотовой отделкой, оно великолепно сочеталось с портьерами и леопардовыми лилиями на плафоне.
