Что ответил Штанцлер, Дикон недослышал. Кто-то долго болел… Кто-то из Савиньяков?.. Но у них все здоровы. Нет, какая-то родственница графини, которую покинули без помощи. При таких-то богатствах… Эмиль так никогда не поступит, а… Лионель?
– …только не говори мне, что это известно, – четко произнес эр Август.
– То, что может знать мужчина, знает Алва. – Катари отвечала чуть раздраженно, и она по-прежнему была совсем рядом. – Остальное – его высокопреосвященство.
– А то, о чем не знает кардинал?
– Знает Создатель, но вы не Он.
Тем же голосом она отказалась свидетельствовать против Ворона. Катари не забывает добра, но чем она обязана обокравшей собственного сына графине и что знает о Савиньяках Левий? Пусть Арлетта Рафиано в юности дружила с матерью Катари, это не повод покрывать подлость, тем более что Эмиль верен Талигу больше, чем брат. Из-за своей верности он оскорбил Альдо, а Лионель отмолчался, хотя об этом Катари не знает, но узнает. Сегодня же!
– …не понимаю, – голос бывшего кансилльера вновь зазвучал отчетливо, – причину твоего упорства. Если б я тебя не знал, я бы, пожалуй, поверил…
Шорох, скрип, сквозняк вновь добирается до щеки, лезет за воротник. Эр Август верен себе, но бороться за Эмиля некогда. Это не тот случай, когда промедление смерти подобно. Конечно, с Арлеттой Рафиано можно и нужно поговорить. Катари могла бы…
– Вы слишком привыкли ко лжи. – Тоже знакомый тон. Сейчас королева перебирает четки или теребит кисти шали. Нет, шаль здесь, прямо перед глазами. Святой Алан, прятаться и дальше невозможно! Чем дольше он стоит под дверью, тем больше уподобляется Понси возле замочной скважины, а тайна Савиньяков давно не тайна, только как начать разговор? «Ваше величество, я случайно услышал ваши последние слова и должен засвидетельствовать, что Эмиль Савиньяк – вернейший слуга Талига…» «Ваше величество, я невольно услышал часть разговора. Я клянусь, что Эмиль Савиньяк достоин…»
– Да, я пыталась лгать Алве, – грустно сказала Катари, и обнаружить себя стало невозможным. – Ему это не понравилось.
– Ты думаешь, правда ему понравится больше?
– Я не думаю, я знаю. Правда, сказанная вовремя, Рокэ нравится. О фамильном кольце Ариго он узнал своевременно.
– Но не о молодом Придде. Старшем из молодых Приддов…
О чем они?! При чем тут Спруты?!
– Вы опять путаетесь, граф. Правда о Джастине может повредить только вам и, видимо, повредит. В Нохе у нас с Рокэ хватало времени для… правды. Стены монастыря и наше положение располагали к откровенности, вот мы и говорили…
Опять бормотанье; невозможно разобрать, невозможно уйти, не узнав все до конца, не поняв!.. Джастин Придд, любовник Ворона, убитый собственной семьей. Уж не Валентин ли это сделал?! Спас честь Повелителей Волн и стал наследником… Нет, стал наследником, прикинувшись защитником семьи. Картина! Та же подлая манера, что у Сузы-Музы… Неужели Спрут признался? Или Катари спросила Ворона, но спрашивают, когда любят и… ревнуют.
– Создатель, граф Штанцлер хочет правды! – Кажется, женщина смеялась. Этот смех Дикон слышал впервые. – Обратитесь в ведомство супрема, там ее вдосталь.
– Моя девочка, – эр Август тоже удивлен, если не испуган, – моя девочка, что такое ты говоришь?
– Ангелика Придд сохранила ваше письмо. – Снова смешок или всхлип? Ей же нельзя долго разговаривать и волноваться. – Оно досталось Манрикам. Прекрасная улика против королевы…
– Я никогда не писал Ангелике Придд.
– Вы писали ее сыну, к несчастью, от моего имени. Это стоило графу Васспарду жизни.
Что-то упало, глухо стукнув. Собеседники молчали. Навязчиво алели маки, тикали часы, колотилось обогнавшее маятник сердце.
– Ты забыла, что говоришь не с Феншо и не с Окделлом. Я смотрел на тебя, когда ты заканчивала письмо, а потом доставил запечатанную тобой смерть.
– Это были ваши слова, граф. Ваши, не мои.
– Значение имеет лишь рука.
Снова смешок, сухой и жуткий.
– Увы, граф, вас начала подводить память. Что поделать: возраст, болезни, Багерлее… Манрик предъявил мне письмо. Почерк похож на мой, очень похож, к тому же упоминается потерянная по дороге в Тарнику серьга с аметистом. Вы услышали об этом от какой-нибудь камеристки и решили добавить подделке достоверности. Откуда вам было знать, что перед самым выездом в Тарнику Фердинанд обварил мне руку. Отваром из лепестков йернских роз… Мы всегда пили его по утрам, а мой муж был таким неловким и всегда так этому огорчался; я не смогла его выдать. Нам помог капитан королевской охраны. Лионель Савиньяк умеет хранить не только большие тайны. Я улыбалась, прятала ожог в кружевах и улыбалась. Я не могла писать больше недели, а в письме указаны время и место. Его написал кто-то другой. То есть вы.
– Чудовище… – Ричард с трудом узнавал кансилльера. – Ты – чудовище…
– Я – талигойская святая, граф Штанцлер, и мать короля. Это устраивает всех. Даже меня. Попытайтесь доказать обратное, хоть Рудольфу, хоть горожанам, и можете не опасаться Савиньяков. Вы станете выше любых страхов и скорбей…
– Ты его толкнула… Ты толкнула Фердинанда и превратила правду в ложь. Мне следовало понять, что от змеи родится только змея!
– Вы забыли про соловья, сударь, и вы меня утомили. Ваши советы и ваши… письма слишком дорого обходятся нашей семье!
– О какой семье ты говоришь?
– Вам ли не знать, кого погубили ваши подделки? – Зимняя ясность голоса, ясность и холод. – Вы за время службы заверили такое множество писем… Такое множество чужих бед, но то, о котором вы изволили напомнить, спасло мне жизнь. Фердинанд вспомнил сережку и розовый отвар и не подписал обвинение. Что ж, я возвратила вам долг, хоть и невольный. Вы свободны, у вас на посылках Окделл, но вы не можете не жалить. Вы замахнулись на Арлетту Савиньяк, что ж… Готовьте бумаги или бегите. Если Создатель захочет, Он вас сохранит, а я вас прощаю. Извольте меня оставить. Ваш Карваль вас проводит.
3
– Я не уйду! – Эр Август кричит? Немыслимо! – Ты не осмелишься… Я оставил письмо…
– Как же вы любите писать… Только ваше нынешнее дупло ненадежно. Окделлу уже приходилось красть завещания…
Она знает! Завещание Эрнани могли найти, но откуда оно, знали лишь двое… Хотя если документ так и лежал в «закатной» шкатулке… Мевен! Робер, тот отходил к колодцу, а виконт торчал возле самого гроба. Когда разбирали бюро, Иноходец, как назло, упомянул башню на крышке, и Мевен вспомнил. Святой Алан, ну почему Альдо не сунул в шкатулку браслет, ведь он собирался?! Сюзерен ошибался непростительно часто, а за просчеты анакса платят другие!
– …странно, что этого не сделала ты. – Невнятное бормотанье вновь распадается на слова. Штанцлер все еще взволнован, хоть и говорит тише. Святой Алан, когда же нашли шкатулку? Кто в нее залезал, кроме Мевена?
