– У смерти, Этери, – поправил Алва. – Судьба слепа, как покойные магнусы. Им не следовало дразнить… зверя.
– Они это уже поняли. – Этери пригубила вино. – Теперь это понимают и гайифцы, но отец заговорил о беде раньше. Когда заболел Эсперадор, последний, настоящий – не Юнний… Вы спросили про капища. То, откуда выходили седыми, лежит к северу от горы Бакра, раньше там молились яги. На весенний обряд туда собрались те «барсы», кто решил мстить. Талигу, бакранам, нам с братом… Они сказали, Сагранна услышала. Уцелевшие приползли к Баате, и брат их взял. В Багряной страже седы теперь не все.
– Твою кавалерию! – Матильда стукнула по столу, расплескав мансай. Теперь будет липнуть… – Чего эти кошки теперь не седеют, ведь за шкирку же взяло?!
– Гарра говорит, за «барсами» пришли мертвые яги. Теперь они не успокоятся, пока не заберут всех. – Этери смотрела только на Алву, и там было на что посмотреть. То-то внук ярился, как… петух на коршуна. Бедный! – Свекру не нравится, что Баата кормит бириссцев и тем гневит Сагранну.
– Красивый страх, но Баата обращается с седунами так, как следует. Бириссцы то же отребье, что и вольные шады. Все, на что они способны без чужой цели, – это грабеж. А все, на что они годны в диком виде даже с целью, – это бежать впереди приличной армии и ловить предназначенные ей ядра. Вряд ли Сагранну прогневит это.
– Мой отец говорил похоже, – вильнула хвостом Этери. – Багряная Стража была хороша и в бою, и вне боя, но сами по себе дети Барса никогда бы ничего подобного не создали и ничем бы не стали…
– Несомненно. Для этого нужен был Адгемар-ло-Вардшеваз из рода Хисранда-Ханда и казары до него, которым требовалось управляемое и равнодушное к делам кагетским войско. Бирисские разбойники подходили просто отлично…
– Ваши бергеры тоже жили разбоем. – Матильда развезла пальцем мансайскую лужу. Со злости за обруганного оптом шада. – Они что, тоже отребье?
– Обитая на Агмарене, они, вне всякого сомнения, таковым и являлись. Зима за спиной и оплеухи от тех, кого тогда еще агмы держали за корм, изрядно их очеловечили. Если до «барсов» дойдет, как просто охотнику стать дичью, они уцелеют, нет… В хрониках числится немало народов и стран, от которых остались одни названия. Вспомните Уэрту.
Матильда вспомнила и оценила. Талигойцы соображали и были забавными, даром что один бесил внука, а второй – сам по себе ядовитая скотина. Кажется, она брякнула это вслух, потому что Этери быстро заговорила о своей акварельке. А славно будет, если лисонька закрутит Ворона. Не сейчас, куда ей сейчас, через годик. Когда в Олларию вернутся цветочницы…
– Так как называются эти ваши цветочки?
– Гр… пдж… х’ру… ыс…
– А не по-кагетски, – не отставала Матильда, – можно?
– «Следы покинутой». У нас есть такая сказка. Жила девушка с синими глазами, ее встретил и полюбил великий царь. Он долго добивался любви синеглазой и добился; они были очень счастливы вместе. Потом царь вернулся в свое царство, на прощанье богато одарив подругу и велев ей найти новую любовь, только синеглазая не притронулась к дарам и не оставила мест, где каждый камень напоминал ей о счастье. Год за годом покинутая поднималась на скалы и смотрела, не возвращается ли возлюбленный. Вопреки его словам она ждала, но так и не дождалась. Множество мужчин пытались завладеть сердцем синеглазой, а в нем было место лишь для ее царя. В одну из весен покинутая исчезла, а там, где она ходила, выросли цветы, вобравшие в себя цвет ее глаз.
Сказка была глупей не придумаешь, таких в Черной Алати по десятку на каждой мельнице! Кто-то кого-то любил, кто-то кого-то бросил, кто-то из-за кого-то утопился, бросился в пропасть, превратился… Хорошо если в цветочки, Аполка вон… И все равно было ужасно жаль. Всех. Упырицу Аполку, синеглазую дуру, призабытую Мэллицу, тайком малюющую Ворона Этери, самого Ворона, а всего сильней – себя…
– Налей! – велела принцесса хитрющему виконту, чувствуя, что в носу начинает щипать. – Любовь, значит? Вечная? Гадость!
– Вот что значит незнание! – Оказавшийся рядом Алва без спроса поцеловал Матильде руку. – Поднести живой и прекрасной даме ошметки чужой беды… Удивительная бестактность с моей стороны! Ваше высочество, немедленно верните мне это сено, а что до его изображений…
– Почему бы не дополнить их барашком, – подхватил подлетевший с кувшином виконт, – или козочкой… словом, кем-нибудь травоядным? Получится аллегория конца мешающей жить любви… Да, кстати, что вы думаете о козьем сыре?
О козьем сыре не думал никто. Алва поднял бровь и сердцедробительно улыбнулся. Этери вздохнула и положила руку на живот. Матильда от души хлебнула, закашлялась и строго спросила:
– А что козий сыр? Он разный бывает.
– Я недавно попробовал бакранский, – уточнил Валме. – Очень достойно. Батюшке точно понравится, но вкус – это еще не все! Возьмем то же кэналлийское… «Слезы» и «Кровь» – это красиво, а чем сыр хуже? Если кормить козу «следами покинутой», сыр из ее молока можно назвать «Следом любви». Он будет иметь успех, ручаюсь!
– Тогда иди до конца, – предложил Алва, – и попроси ее высочество одолжить тебе туфельку. Под форму.
– Одолжу. Если назовешь «След мармалюцы»! – пообещала Матильда и расхохоталась, будто в Сакаци. Этери тоже не выдержала, как и переглянувшийся с ней Ворон. Единственным, кто как-то владел собой, был Валме, он и поднял руку, привлекая внимание к донесшемуся со двора шуму.
– Похоже, его преосвященство. Возможно, с добычей.
– Слышим, – давясь от смеха, подтвердил Алва. – Грядет епископ, как туча тучная, стремится он, как бык к водопою, козел к древу плодоносящему, выдра к форелевому потоку и… сударыня… чего бы еще… добавить?
– Как… ежан радости к ызаргу сдохшей любви, – выпалила Матильда и поняла, что окончательно набралась и ей теперь не встать. Забыла, что такое мансай, вот и… Ничего, выветрится тоже быстро, а жаль.
3
То ли ради соберано, то ли ради алатской гостьи, но гитарой Дьегаррон рискнул. Добыл Бонифаций и касеру с новостями, а вот застать у разгулявшейся супруги кроме оговоренных кавалеров еще и Этери епископ думал вряд ли. Супругу же огорошило, что Бонифаций заявился с неким адуанским капитаном, при виде Алвы глупейшим образом остолбеневшим.
– Ваше преосвященство! – завопил, снимая неловкость, Марсель. – Вы с вашим порученцем разбили роковое число! Теперь не важно, кто первым покинет комнату, и это окрыляет. Что новенького у Дьегаррона?
– Я пойду, – сделала попытку подняться Этери, – пора… И нас уже не четверо…
Ей не ответили.
– Дуглас? – отчего-то шепотом переспросила дождавшаяся наконец мужа жена. – Дуглас, ты откуда?
– С полей ратных сей юноша явился, – ответил за неурочного гостя Бонифаций, – ибо отозван был богоугодным маршалом Дьегарроном, дабы… А ну, сын мой, отверзни-ка уста для словес и пития!
