Отказываться было неудобно, да и выпить внезапно захотелось. За дриксенские реи и клятву «Ноордкроне».
3
Наладившаяся цвести комнатная роза Луизу доконала. Женщина аккуратно поставила преподнесенную священником желтую леечку рядом с горшком и застыла, опустив руки. Она не собиралась продавать домик и увольнять слуг, но это ничего не меняло – «вдове Карреж» приходил конец, а безжалостно вытряхнутая из найтонской норки госпожа Арамона отчаянно не хотела ко двору. Любому.
Луизу так и тянуло броситься к господину Гутенброду с рукой и если не с сердцем, то с обещанием, которое сдержишь, что бы ни сыпалось на голову. Жена пивовара, пусть четырежды уважаемого, не может болтаться в августейшем гадючнике. Она умрет своей смертью в своей постели, в доме с теми занавесками, которые ей нравятся… Свои занавески и своя смерть – вот оно, счастье! Дети с внуками уцелеют и, может, даже не скажут матери и бабке ни слова, только будут помнить, что стали бы генералами и баронессами, а получили пивоварню. Курицу в руках оценишь, лишь побарахтавшись в журавлиных трясинах, но молодость всегда хочет и всегда надеется, и она права. Госпожа Арамона не побежала к жениху, не пошла ни в церковь, ни за лавандой для сундуков. Она просто до вечера бродила по дому, а потом поцеловала особенно тихонькую Селину и отправилась в спальню. Проскользнувший вперед хозяйки Маршал вспрыгнул на кровать и принялся «месить» одеяла. Сгонять его Луиза не стала, только подумала, что будет первой дамой, прибывшей ко двору не с левреткой или морискиллой, а с беспородным котом, но бросить еще и Маршала капитанша не могла. Слишком уж многих она оставила в последний год…
Кот отмаршировал, умылся и уснул на пустой постели. Потом догорела незадутая свеча, а Луизы хватило лишь на то, чтобы вытащить шпильки. Уже преданный, но еще не знающий об этом домик спал, доверчиво поскрипывая. Ни он, ни капитанша ничего не заподозрили, заволновался кот. Когда когти заскребли по дереву, Луиза привычно встала и открыла дверь. Маршал вылетел из спальни, женщина все так же бездумно пошла следом и заметила слабенький свет. Полностью одетая Селина колдовала с крючьями и засовами. У ног дочки стояла корзинка, с которой кухарка ходила на рынок. Распушившийся и прижавший уши Маршал захрипел, изогнулся и пошел боком, Сэль одолела последнюю цепь, приоткрыла дверь и шмыгнула наружу. Если свидание, зачем корзина? Если свидание, зачем им обеим Ноймаринен?! Обойдя охаживающего себя хвостом кота, Луиза высунула нос во двор. У дровяного сарайчика дочка что-то торопливо объясняла Зое. Больше не таясь, капитанша выскочила следом.
– Мама?! Мама, я думала, ты спишь.
– А я думала, спишь ты. Что вы тут затеяли?
– Мама, понимаешь… Папенька волнуется.
– Ничего, не сдохн… Ничего ему не сделается, а вот ты…
– Какое там сдохнет! – Зоя расхохоталась и поправила не дающую тени шляпу. – А вот шляться будет. И я изведусь, и тебе одно расстройство, да и погниет все. Понимаешь, злится он. Не на тебя, на мамашу твою, якорь ей в глотку. Да и кто б не злился…
– «Господин Муж и Супруг!» – огрызнулась Луиза и поняла, что, во-первых, ничего не понимает, а во-вторых, выскочила с косой по ягодицы аки святая Октавия. – Зоя, не втягивай в наши дела Сэль, ей жить еще.
– Именно. – Капитан Гастаки топнула ногой. – И тебе тоже, так что отвадить его надо, то бишь нос твоей мамаше утереть. Обеспечить он вас хочет, да так, чтоб все обзавидовались.
– Мама, папенька нашел клад и дарит его нам, чтобы у нас все было свое. Надо забрать, но ты уже с Зоей ходила, второй раз опасно…
– А то! Ходить с холодным, пусть и не с кровным, для горячих как с чумным целоваться… Многим одного раза хватит.
– И ты хочешь, чтобы я пустила с тобой Сэль?! – заорала Луиза, забыв про ночь и соседей. – Да пусть он до кошачьей заутрени шляется, я…
– Мама, со мной ничего не будет.
– Не будет, – подтвердила капитан Гастаки, – такая уж она у тебя… косулька. Сумела выпросить – сумей поверить. Пошли, малыш, а то как бы мой сюда не нагрянул. Ждать, раскуси его зубан, не любит.
– Хорошо! – Луиза перекинула дурацкую косищу через плечо. – Идем.
– Тебе-то зачем? Только под ногами путаться! Забыла, как себя теряла? Я малявку твою назад приведу, тогда и поговорим. Есть о чем! Ваши горячие так и не чешутся, а буруны-то вот они, под носом…
– Сэль одну я не пущу!
– Хорошо, мама, – прекратила спор дочь, – возьми меня за руку. Как я тебя… в Надоре. Капитан Зоя Гастаки, я иду с тобой.
Прежде чем Луизу, будто варенье на сухарь, намазали на дверцу сарая, женщина успела заметить грубо намалеванный на досках портрет Зои и раскрасневшегося чужого парня, набросившегося на беззвучно и медленно открывавшую рот прозрачную девчонку.
4
Резкий неприятный запах разбудил сперва память, потом тошноту и, наконец, ужас.
– «Как в Надоре», – каркнула Луиза, хватаясь за горло, будто снова была беременной и ее выворачивало наизнанку.
– Мама, – пискнула пока невидимая Сэль, – сядь… Вот сюда… Я же говорила, лучше мне одной…
– Никогда никому не говори «я же говорила», – простонала капитанша, вглядываясь в редеющую муть, – особенно мужу…
– Ха! – прогудело словно бы со всех сторон. – Слышишь, дочура? Никогда не говори… Разве совсем уж мерзавцу… Ну да недолго он тебя, кровиночку мою, тиранить будет. Ты только шепни папочке, и уж я ему…
– Папенька, – запротестовала Селина, – я не выйду замуж. Никогда.
– Еще как выйдешь! – прорычал покойный муженек, и Луиза едва его не расцеловала. – Такая красавица, с таким приданым – и в девках?! Не допущу! Ты у меня не меньше герцога добудешь, и не навозника, а настоящего, чтоб за спиной предков на тысячу лет… И никаких баронов с графами, поняла?! Дрянь они, мелочь паршивая… Да чтобы я мою деточку дворняжке отдал…
– Папенька!
– Ха! Да я этому вашему графу…
– Нужен ей твой граф! Девочка любви хочет, а не скота с гербами и сундуками. Безродным будет или голоштанным – плевать! Прокормим.
– Ты что, забыла, что морискилла эта сушеная пищит? Графиня… Шлюшонка тесемочная… Как мою кровиночку обижает, таллы свои поганые сует. Ха! Да у ласточки моей столько золота…
– Вот и давай его сюда! Сэль, не слушай отца, жди. Придет твой единственный за тобой, прискачет, приплывет, руки протянет, и ты его узнаешь и пойдешь за ним. Забудешь всё и всех и пойдешь. Запоют скрипки, счастье прыгнет в душу пушистым клубком… Я дождалась, и ты дождешься!
– Чему ты ее учишь? Чему учишь?! Забыла, как горячие сгорают, некогда ей ждать! Помни, девочка моя, – ты скоро станешь старой, так что не глупи! Выкинь из головки всякую ерунду и бери все, что нравится. Ну и что другие ухватить хотят – нечего им на твое зариться… А остальное, детонька моя, забудь! Поняла?
