— Три?
— Разумеется. Таяна, Эланд и Тарска должны стать единым государством. В Эланде все хотят, чтобы вместо пьяницы, за которого меня прочили, герцогом стал ты. А по вашему, эландскому древнему праву ты уже правитель — ведь цепь Первого Паладина у тебя. Да тебе стоит бровью повести, и Совет Маринеров отдаст тебе черную корону! После нашей свадьбы Эланд и Таяна объединятся сами собой, и мы начнем готовить поход на Мунт.
— Но ты забыла о моей семье и собственном отце, который вполне сможет иметь наследника мужского пола.
— Ты же знаешь, как я тебя люблю, — принцесса с вызовом вскинула голову, — разумеется, я разузнала все, что могла, о твоей жене. Я знаю: ты начал ей изменять с первого дня, а она платит тебе тем же. Церковь Единая и Единственная разрешает развод по требованию одного из супругов, если есть неопровержимые свидетельства измены.
В Эланде знают все, что дочь и второй сын твоей жены не от тебя. Родимое пятно Ганков не спрячешь. А твои фамильные земли, в которых предпочитает проживать дана Ольвия, граничат с землями Огиста Ганка, который, не таясь, посещает соседку.
— А ты, оказывается, много знаешь обо мне…
— Разумеется, ведь я должна знать все о человеке, за которого выхожу замуж. Я спрашивала знающих людей, и он… они в один голос говорят, что тебе добиться развода будет так же легко, как получить корону.
Теперь об этой корове. У нее не будет ребенка, потому что мой отец уже не мужчина. Я это знаю. Если Герика и беременна, то или от Стефана, или от тебя. В любом случае ее ребенок — бастард. Отец заботится о наследнике, а кто может позаботиться о Таяне лучше нас с тобой? Он на этом успокоится и перестанет загонять мужчин в постель к этой дуре.
— Ты ее так ненавидишь, за что?
— За все! За то, что она недостойна того положения, которое занимает. За то, что ее тупость вызывает в вас, мужчинах, какой-то дурацкий восторг. Вы начинаете ее жалеть, потом дело заходит еще дальше, и вы начинаете ее любить. Королю нужна жена, которая сумеет сделать его великим.
— А ты сможешь это сделать?
— Разумеется. Я не дам тебе успокоиться, пока все Благодатные земли не признают твою власть. Даже этот твой калиф…
— Чтоб завоевать Эр-Атэв, придется положить половину твоих таянцев.
— Ну, можно ведь собрать рыцарей со всей Арции и объявить Святой поход. Любой Архипастырь сделает это с удовольствием, да и желающих отобрать у нас власть после такого похода останется намного меньше.
— И где же будет наша столица? В Гелани? В Мунте?
— В Гелани или в Идаконе, разницы никакой. В Идаконе даже лучше — столица морской державы должна быть у моря.
— Илана, — Рене удивляло собственное равнодушие, охватившее его, — это все не ты придумала. Допускаю, то, что касается меня и моей жены, ты разузнала сама, но остальное — нет. Это мысли мужчины, причем мужчины хоть и умного, но немолодого и недоброго.
— А я все это вытащила из Михая и дана Бо, — гордо сообщила принцесса. — Они мне все рассказали, когда уговаривали выйти за тарскийца. С той лишь разницей, что убивать собирались тебя.
— И ты согласилась?
— Я решила, что план замечательный, но императором станет другой. К тому же тебе все обрадуются, а вот Годоя Эланд никогда не примет.
— Но у Михая есть передо мной преимущество — он связан с какими-то колдунами в горах.
— А у тебя есть твой бард! А горным магам все равно, с кем иметь дело. Я же говорила тебе, что они помогут любому, кто даст им возможность выбраться из Корбута.
— Им нужно только это?
— Пока да, впрочем, если они будут забирать слишком много власти, мы найдем на них управу. Нашел же ты управу на Михая, несмотря на все его хитрости; но вообще-то эти бледные могут быть полезны.
— Да, убивают они хорошо, — не стал спорить Рене. Очень хотелось выпить, но адмирал не стал нарушать неписаное правило маринера — не пей с тем, кого презираешь, без крайней на то необходимости. Герцог вздохнул. Пора было прекращать эту ослиную беседу. Его несостоявшаяся любовь, видимо, тоже сочла, что сказала все, и теперь можно перейти к делу. Она встала, по-кошачьи гибко потянулась и с лукавой улыбкой взглянула на Рене:
— А теперь скажи мне еще раз, что я умница.
— Ты, безусловно, умница, — подтвердил Рене бесцветным голосом, — и я очень многому от тебя научился. Умри я вчера, так бы и не узнал, до какой степени мерзости может дойти женщина. Ни одной из портовых шлюх в страшном сне не приснилось бы то, что ты мне предложила.
На очаровательном личике Ланки сначала проступило недоумение, а потом обида. Она совсем по-детски захлопала ресницами, и сердце Рене сжалось, но только на мгновение. Перед глазами замелькали искаженные смертной мукой лица, которые Илана столь быстро забыла. Он же, видевший в своей жизни сотни смертей, отправивший собственной рукой за Великий Перевал немало душ, никогда не забудет и не простит ни маленького Марко, ни Стефана, ни Иннокентия. Те, кто их убил, его смертельные враги.
Каким бы могуществом они ни располагали, какие бы победы ни сулили, разговаривать с ними он будет только со шпагой в руке. А вот сестра Стефана, Зенона, Лары и Марко этого не понимает…
Жалость, охватившая было Рене, отступила, он холодно взглянул на принцессу, которая с тревогой дожидалась его взгляда:
— Рене, ну если ты не хочешь… В конце концов, утро вечера мудренее. Поговорим утром.
— Нет, Илана, — голос герцога был холоден, как Оссгэрский ледник, — нам не о чем разговаривать.
Ланка вскочила, ее душили злые слезы, кулачки яростно сжимались и разжимались. Изящный кинжал в тонкой руке казался детской игрушкой, но принцесса владела этим оружием лучше бывалого воина. Молниеносный прыжок многим бы стоил жизни, но эландец спокойно, даже лениво, перехватил нацеленную в него руку. Кинжал полетел вниз, в белые меха.
Обезоружив противницу, Рене сразу же выпустил ее с такой равнодушной брезгливостью, словно это была не девушка, а какой-то уж или паучья обезьяна. Нового нападения не последовало. Илана стояла, дыша широко раскрытым ртом. Герцог спокойно сидел на кровати, словно, кроме него, в комнате никого не было.
— Будь же ты проклят, — крикнула наконец Илана, — я думала, ты — настоящий властелин, а ты… трус и ничтожество. Я все равно добьюсь своего, не с тобой, так с Михаем. — Принцесса сорвалась с места, глухо хлопнула крышка люка. Он ее не удерживал.
2228 год от В. И. 24-й день месяца Лебедя.
Ночь. Корбутские горы.
Уанн ощутил странное волнение. Ему словно бы стало трудно дышать, перед глазами замелькали противные искры пронзительно-зеленого цвета. Маг, держась обеими руками за горло, опустился на кстати подвернувшееся бревно. Над головой кружили созвездия позднего лета, пахло смолой и ягодами. Неподалеку звенел горный ручеек. Уанн с трудом унял колотившееся сердце и попытался разобраться в своих ощущениях. Ледяные пальцы, сжимавшие сердце, не имели ничего общего с обычной человечьей хворью, но не были они и направленным в него магическим ударом. Маг немного подумал и пришел к выводу, что больше всего это похоже на предчувствие беды, грозящей кому-то, с кем он, Уанн, связан нерасторжимыми узами. Во всяком случае, провидцы говорят, что удушье, внезапную слабость и необъяснимую тоску чуют родичи, возлюбленные и друзья тех, кому грозит смертельная опасность. У Уанна же не было никого, кто стал бы думать о нем в последнее мгновение, а он сам думал лишь о том, как тихо и незаметно перейти Корбутский хребет. И все же отмахнуться от своих ощущений маг не мог. Немного подумав, маг достал красивый сине-лиловый камень, оправленный в редкостное голубое серебро. Уанн ловко, даже не вздрогнув, надрезал охотничьим ножом свой мизинец, и, прижав камень к ранке, закрыл глаза, сосредоточившись на охвативших его ощущениях.
