…Звезды совершали свой извечный ночной путь. Вот над горизонтом поднялось созвездие Лебедя с красиво изогнутой шеей из четырех голубых звезд. Шандер как-то говорил, как они называются, но она забыла. А вот на востоке вспыхнуло темно-красное «Сердце Дракона» — звезда Айкса Радабелла и рядом с ней сверкающая Амора — утренняя звезда, предвестница рассвета. Марита не отрывала взгляда от начинавшего светлеть неба, когда прозвучал первый крик. Затем другой. Вспыхнули факелы, в темных окнах беспорядочно мельтешили огни, а затем в Замковом иглеции гулко и страшно ударил Черный колокол. Один… два… Восемь… Тринадцать! Король умер!
«Умер, — прошептала Марита. — Хвала тебе Эрасти, заступник справедливости. Умер! Умер!!!»
Михай Годой взглянул на стену совершенно случайно и замер, как громом пораженный. На фоне темно-синего, усыпанного крупными осенними звездами неба вырисовывалась тоненькая фигурка с поднятыми вверх руками в исступленном жесте пророчицы. Облако волос развевал резкий горный ветер. Душу тарскийского господаря сжал темный ужас. Илана оказалась смекалистей.
— Куур! — окликнула она десятника гоблинской стражи! — Видишь безумную на стене? Взять ее!
Гоблины неслышными волчьими прыжками устремились вперед. Они видели в темноте не хуже кошек и не нуждались в факелах, однако Михай им строго-настрого велел не показывать своих отличий от людей, дабы до поры до времени хозяев Таяны не обвинили в Запредельном колдовстве. Шорох сорвавшегося со стены камня вывел Мариту из транса, и она резко оглянулась. Свет факелов отразился в бездонных глазах, превратив их в черные звезды, заиграл на бриллиантах и сапфирах в волосах. Даже начальник гоблинов на мгновение остановился, сраженной хрупкой красотой существа, замершего на краю бойницы, а когда пришел в себя, было уже поздно. Звонко выкрикнув имя Романа, Марита шагнула вниз.
2228 год от В. И. Вечер 1-го дня месяца Собаки.
Старая Таянская дорога.
Роман огляделся. Вокруг расстилались поля, осеннее солнце не жгло, а приятно грело, воздух был прозрачным и свежим. Заросшие травой золотистые пологие холмы казались старинной чеканкой, далеко впереди темнела кромка чахлого леска, за которой начиналось царство болотницы. Человек наверняка ничего бы не заметил, но эльфы слишком тесно связаны с природой, чтобы не ощущать внезапно нахлынувшей пустоты, словно из окружающих полей и лугов ушла душа. И трава на обочинах была более тусклой и пыльной, чем за грядой холмов, что он перевалил, и несжатые колосья выглядели какими-то взъерошенными, и росы было то слишком мало, то слишком много… Чем ближе к таянской границе, тем бесприютнее становилось на душе. Мысль, пришедшая в голову Роману, была нелепой и немыслимой, но потому он и был разведчиком, что никогда не отмахивался ни от дурных предчувствий, ни от невероятных предположений.
Бард направил Топаза к пригорку посредине поля, увенчанному одиноким кленом. Именно это дерево казалось наиболее вероятным пристанищем Хранителя. Черногривый жеребец легко взлетел по склону, заросшему увядающей травой-золоткой, на фоне которой ярким пятном светился алый кленовый лист. Роман вскинул голову — так и есть, в густую летнюю зелень вплелась осенняя краснота. Раньше, намного раньше, чем обычно по эту сторону Гремихи. Еще один огненный лист, кружась, проплыл мимо, и Роман, по-кошачьи изогнувшись, невольно поймал его. Произнося первые слова Призыва, эльф уже знал, что все бесполезно, — окрестности брошены Хранителями на произвол судьбы. И все равно Роман повторял и повторял древние слова, усиливая силу заклинания. Не может же, чтобы все окрестные хранители сгинули. Тогда придется тащиться до Ласковой пущи и вызывать Кэриуна или же, не узнав брода, лезть в болота, рассчитывая на то, что старухины подданные, будеони еще здесь, ей донесут.
Ответ пришел неожиданно и не оттуда, откуда Роман его ждал. На горизонте закрутилась пыль, складываясь в тонкую серую фигуру. Эльф узнал дорожного Пылевичка, с которым встречался в пуще. На этот раз тот напоминал эльфа еще сильнее, чем прежде. «Очевидно, дело плохо, — подумал Роман, — раз вместо силы стихий они все больше начинают уповать на разум и волю. Иным возращение к исходному облику не объяснишь».
Пылевичок молча смотрел на барда. В этом он еще следовал традициям — не заговаривать первым с Призывающим, и Роман произнес что полагается:
— Ответь мне, Хозяин дороги.
— Спрашивай, — последовал канонический ответ.
— Я звал хозяев холма, леса и оврагов, а отозвался ты. Почему?
— Потому, что все удрали, — Пылевичок не стал ходить вокруг да около. — Между Вартой и Старым Роггом не осталось никого из наших. Только мы с Болотной матушкой и Кэриуном…
— Почему и куда все ушли?
— Кто куда. А ушли из-за Осеннего Кошмара. Здесь все им пропитано. Это так больно, — и без того бледное лицо Пылевичка посерело еще больше… — Тут теперь пустое место, и наверняка скоро здесь заведется всякая нечисть.
— А почему вы остались?
— Потому, что не хотим бросать нашу землю на произвол судьбы. Матушка, она всегда чего-то боялась, а когда беда пришла, даже стала спокойнее. Ну а мы с Кэриуном от нее научились, как оставаться в древнем обличии и восстанавливать силы, мы теперь почти эльфы… А Хранители, они ведь не имеют постоянного тела, не могут отгородится от Кошмара… Вот и ушли, чтоб не сгинуть. Матушка же сказала, что пусть она пропадет здесь, на месте, но, пока она жива, никакой Кошмар к ее болотам не приблизится….
— Я должен с ней поговорить.
— Она ждет. Я ведь тебя искал. Матушка сказала, что ты обязательно вернешься. Отправляемся? Я как-никак еще Хозяин дороги. — Пылевичок взмахнул серебристым плащом, и земля сама поскакала им навстречу. Боковым зрением Роман успел увидеть Таянскую дорогу и удаляющегося по ней… себя.
— Так лучше. Если кто следит за тобой, то он будет трусить по дороге, я же домчу тебя туда в пол оры. Кстати, меня зовут Пааин-а-Каон, можно Прашинко. Мои родичи ушли, а я остался. Хранить дорогу.
— Я Рамиэрль из Дома Розы Клана Лебедя, пережившего Разлуку.
— Я знаю. Матушка рассказывала о тебе. Ну вот, мы и на месте.
Они оказались на краю мохового болота, где их уже поджидали. Романа поразило, как за прошедшие недели изменились Хранители. Кэриун теперь был стройным эльфом-подростком с обычными для Перворожденных золотистыми волосами и зелеными раскосыми глазищами. Болотная матушка потеряла свою корявость и сутулость, кожа ее стала белой и нежной, а длинные седые волосы плащом окутывали гибкий стан. Теперь это была просто очень красивая, хоть и немолодая женщина. Прежними остались только глаза. Зеленые, бездонные, с вытянутыми кошачьими зрачками, каких никогда не было ни у смертных, ни у эльфов.
— У нас очень мало времени, эльф, — Хозяйка болота сразу перешла к делу, — и я не уверена, что судьба пошлет нам еще одну встречу. Я преступлю зарок, который соблюдала тысячелетия, но, видимо, настало время правды. Ты готов к правде?
— Не знаю. Войны, смерть, болезни всегда бывают нежданными, но их надо пережить. Так и правда.
