2887 год от В.И.
2-й день месяца Зеркала.
Таяна. Варха
Огненное кольцо соперничало синевой с весенним небом, разгоняя осеннюю безнадежность. Гиб, привыкший к эльфийской магии и переменивший свое мнение относительно Перворожденных, радостно заржал при виде Эмзара, стоявшего на раскисшей от дождей тропке.
Рене так и не удосужился узнать, приходится ли ему Снежное Крыло предком или просто родичем, более похожим на эландца, чем тот из Лебедей, кто осмелился полюбить смертную. Да и неважно это было, особенно теперь. Скиталец, улыбаясь, спрыгнул на землю, но Гиб не исчез, как обычно. Водяной конь, лишенный, как и его давным-давно сгинувшие родичи, языка, не утратил ни ума, ни способности понимать чужую речь, а разговор касался и его.
– Ты пришел, а Клэр нет, это может значить многое.
– А может и ничего не значить. Мы разминулись, я думал, он уже здесь.
– Нет, его не было.
– Он собирался в Гидал – проверить, все ли в порядке, хотя слово Майхуба оказалось крепче арцийской короны.
– Ты жалеешь о сделанном выборе?
– Минуты слабости бывают у всех, – пожал плечами Аррой, – мы могли быть счастливы с Геро, это так, но жалеть? Нет ничего более неуместного, особенно перед битвой. Что здесь?
– Все то же. Безумие и Свет. Я не знаю, что там творится. Не могу понять.
– А я не могу понять, что творится в Арции.
– То есть? Насколько мне известно, король на троне сидит крепко, и не похоже, чтоб он оказался Последним.
– Я не об этом, – Рене лихо, как в старину, тряхнул головой. От этой привычки эландца не излечило ни Серое море, ни сотни лет одиночества и боли.
– Тогда что тебя не устраивает?
– Магия, Эмзар. Ты меня поправляй, если я что-то скажу не так. Считалось, что Магия Света в Тарре подвластна только эльфам, которые наперечет, но ты обнаружил Свет в Вархе.
– Не только Свет, но и что-то, весьма напоминающее Хаос, как нам о нем рассказывали до Исхода. Сам я с этой силой не сталкивался, но под Кантиской у меня мелькнула мысль, что Хаос может быть причастен к неудавшемуся прорыву.
– Значит, Свет и, возможно, Хаос присоединились к ройгианской магии. Может ли такое быть? Могут ли эти силы объединиться?
– Раньше бы я сказал, что нет. Но раньше я не знал ни Вархи, ни, уж извини, тебя. Меня учили, что живущий за счет смерти должен пить жизни других существ, иначе ему не продержаться в мире живых, но ты ни разу так не поступал.
– Меня хватит на то, чтоб дождаться решающей схватки и уйти в покой. Но я почуял бы других вольноотпущенников смерти. В Тарре их нет. Заклятья ройгианцев строятся на чужих мучениях, это так, но сами они смертны и не очень сильны. Теперь магия Тарры. Кроме Эрасти и, – он запнулся, впрочем, почти незаметно, – ...и Геро, в полной мере ею не владеет никто. Тот, в Сером море, чужд этому миру еще больше, чем Светозарные.
– А вот этого ты мне не говорил.
– Разве? К сожалению, я тогда мало что запомнил и еще меньше понял. Думаю, я разделил бы судьбу моих спутников, если б не моя кровь, мое упрямство и что-то еще, выдернувшее меня уже из-за грани. Говорят, Орел и Дракон дают силы тем, кто не желает сдаваться, но мои товарищи боролись до последнего...
– Я тебя перебил, извини. Мы все время куда-то сворачиваем.
– Эмзар, во имя Великого Орла, откуда взялась магия орденов?
– Мы считали, что она сродни ройгианской.
– Ройгианцы засели в северном Корбуте, творят свои мерзкие ритуалы и пытаются пробиться к Вархе за талисманом, которого у вас нет. Вряд ли непорочным сестрам удается тайно уничтожать столько народу, чтобы накопить сил для своих заклятий. Это же относится и к антонианцам. В мое время магия синяков была самой простой, просто судебные маги не боялись, что их схватят и потащат в дюз, и выжимали из нее все, что могли. А циалианки и вовсе жили за счет интриг и людской глупости. Когда я отдал им эти проклятые рубины, дело обстояло именно так. Ольвия была мерзейшей из женщин, которых я знал, но не была в состоянии заколдовать хотя бы гусеницу, а нынешние бланкиссимы...
– Рамиэрль пытался понять, в чем дело. Рубины и впрямь обладают весьма неприятными свойствами, но не являются источником силы.
– Эмзар, НИЧТО из того, что мы знаем, не является источником силы арцийских клириков. И это при том, что есть еще этот пресловутый храм, который испугал Клэра. Откуда все это взялось? Я не тщеславен и могу обойтись без памятников и восхвалений, но как случилось, что Войну Оленя забыли до такой степени, что Годоя превратили в героя и чуть ли не святого, а беднягу Луи записали в предатели? Бьюсь об заклад, именно в те поры что-то произошло и в Вархе. Почему Серое море стало безопасным? Куда убралась эта тварь? И я, и эландцы бывали там сотни раз. Только вода и рыба в ней...
Я знаю одно, пока мы не поймем, откуда клирики берут силу, мы будем тыкаться во все стороны, как слепые котята.
– Ты не похож на котенка, Рене Аррой, тем паче на слепого. Не каждый может убить взглядом и пройти сквозь воды Времени.
– Я предпочитаю шпагу. Даже сейчас. Ты не представляешь, как это развлекает.
2887 год от В.И.
2-й день месяца Зеркала.
Арция. Мунт
О подвигах Александра Эстре Дариоло была готова слушать бесконечно, а обожавший протектора Артур Бэррот ни о ком другом не говорил. Для него младший из Тагэре был воплощением чести, ума и отваги. Неудивительно, что в лице Даро Артур нашел благодарную слушательницу, и еще менее удивительным было то, что виконт пал перед чарами прекрасной мирийки. Сама же Даро ничего не замечала, ее сердце было отдано раз и навсегда, а в Бэрроте она видела лишь доброго друга, чьи рассказы об Александре словно бы приближали молодую женщину к ее герцогу.
Артур был искренне опечален, что не смог участвовать в данлейском походе, но о том, как и когда он заработал свою рану, Дариоло узнала от командовавшего эскортом дарнийского лейтенанта. Сам рыцарь, похоже, не видел в своей истории ничего примечательного и заметно смутился, когда черноокая чаровница выразила ему заслуженное восхищение. Виконт Барре, хоть и был сыном одного из самых амбициозных нобилей Арции, удался не в отца и не в деда, а в отдаленного предка Лионэля Ларрэна, не помышлявшего о короне и искренне восхищавшегося чужими подвигами. Но если в Александре Тагэре Артур Бэррот видел образец рыцаря и воина, то Дариоло стала для него даже не Прекрасной Дамой, а богиней.
Молодая женщина была слишком неопытна, чтобы правильно истолковать обращенные на нее страстные взгляды, Миранда же видела все и не знала, что делать. Артура – красивого, отважного, бескорыстно преданного Сандеру – было жаль, но хуже всего было то, что и в его глазах, и в глазах других Дариоло оставалась свободной. Жена маршала не сомневалась: в Мунте Даро окажется под огнем претендентов на руку, сердце и приданое. Сандер вернется в лучшем случае к середине осени, а до этого может случиться всякое. Не все станут смотреть на красавицу как на святую Циалу, тот же Аганн может вновь попытаться не мытьем, так катаньем принудить ее к браку.
